* * *
Чиверс любовно погладил медный ствол третьей слева паровой пушки. Протёр ветошью лафет, зарядник, подающий и откатный механизмы, улыбнулся пушке, как старой приятельнице, и перешёл к следующей. Два часа кряду он смазывал, драил, полировал, потом подступил к котлу. В который раз подивился хитросплетениям труб, проверил запас угля в топке, гулко постучал кулаком по стальной оболочке и присел отдохнуть.
Если боши опять полезут, раскочегарить котёл они вдвоём точно сумеют. А вот как будут потом стрелять, Чиверс не знал. Он и думать об этом не хотел — пускай Старикашка думает, ему положено. У сержанта полно других дел, и тратить время на размышления о том, как быть, если их вновь атакуют, он не собирался. Он лучше подумает об Эвелин, о том, как она улыбается, как смеётся, как прижимается к нему во сне — тёплая, податливая, родная. Всё же ему неимоверно повезло, что посчастливилось жениться на такой девушке. И пускай завистники шепчутся за спиной, что Эвелин, дескать, вышла за него только лишь из благодарности. Он-то знал, что это не так. Ну да, сержант некогда спас ей жизнь, но что с того — на его месте всякий поступил бы так же. Эвелин согласилась стать его женой, потому что они полюбили друг друга. И любят до сих пор.
Чиверс стиснул кулаки, подался вперёд и тяжело задышал. Он знал, понимал, что Эвелин больше нет с ним и никогда не будет. Он же не выживший из ума Старикашка Пеллингтон, умудряющийся вести себя так, будто ничего не случилось и две сотни покойников до сих пор в строю.
Что же ему с этим делать?.. Чиверс сморгнул, утёр кулаком выступившие на глазах слёзы, но справиться с ними в который уже раз не сумел. Минуту спустя он рыдал в голос, скуля, всхлипывая и судорожно хватая ртом раскалённый воздух. Затем его заколотило, затряслись, ходуном заходили руки, скуластое, мужественное лицо обрюзгло и скривилось — сморщилось, будто завяло.
Так больше нельзя, навязчиво думал Чиверс, когда, наконец, отревел. Нельзя так жить, невозможно. Ему следовало бы собраться и заставить себя уйти, насовсем, туда, к Эвелин. Сержант много раз был близок к этому, но в последний миг что-то неизменно его останавливало. Чиверс сам до конца не понимал, что именно.
Сержант поднялся, размял плечи, выглянул из укрытия и обмер. Пару мгновений он стоял недвижно, остолбенев, не в силах даже пошевелиться. Затем пришёл в себя и закричал.
* * *
Сержантский крик выдернул Пеллингтона из беспокойного стариковского сна. Майор вскочил, заозирался, затем, не обращая внимания на боль в плохо слушающихся подагрических ногах, пустился бегом. Минутой позже он добрался до подножия берегового холма и по извилистой узкой тропе припустил, задыхаясь от натуги, вверх по склону. Майор уже знал, понимал уже, что произошло и отчего кричит на посту Чиверс.
Пеллингтон ввалился в укрытие.
— Зажигай! — прохрипел он. — Хейворт, Донован, Грант, к орудиям! Зар-р-р-ряжай! Бобслоу, Бриггс, снаряды! Сержант! К бою!
Чиверс в ответ промямлил что-то невразумительное. Тогда майор оттолкнул его и метнулся к котлу.
* * *
Главный врач делийского военного госпиталя устало протёр глаза.
— Присаживайтесь, господин полковник, — предложил он посетителю и кивнул на кресло. — Увы, боюсь, что ничего утешительного сказать не могу.
— Говорите как есть, — полковник остался стоять
— Что ж… Хороших специалистов по психическим расстройствам у нас тут нет, но в данном случае базовых медицинских знаний достаточно. Оба неизлечимо больны. Майор не осознаёт действительности — у него тяжёлая форма шизофрении, по всей видимости — последняя стадия. Сержант пока относительно вменяем, но его состояние ухудшается с каждым днём… Сколько они там просидели?
Полковник вздохнул.
— Без малого восемь лет.
— Это ужасно, — доктор поднялся, заходил по помещению. — Как это случилось?
Полковник опустил голову.
— Стыдно сказать. Остров, клочок земли в океане размером с… в общем, за пару часов можно кругом обойти. В десяти милях от Германского Самоа. Там был разбит полевой лазарет для британских подданных: больных и раненых пароходами свозили со всей Полинезии. При лазарете стоял гарнизон, а точнее — некое его подобие. Решением парламента ветеранам из офицеров и особо отличившимся нижним чинам перед отставкой позволили провести несколько лет на отдыхе, можно сказать — на курорте. Так что были там три батареи с прохудившимися орудиями, пулемётная рота с машинами образца полувековой давности, ветхий парохват, пара-тройка списанных стимеров. Когда началась война, германцы первым делом врезали по ним. Расстреляли с броненосцев, практически прямой наводкой. Размолотили всё подчистую, а потом с аэропланов бомбами добивали. Там был ад, мы не думали, что кто-то мог уцелеть. А потом… — полковник запнулся, — потом про них забыли. Пока шла война, было не до них. С её окончанием не до них стало.
— Не до них, значит, — задумчиво повторил врач. — Что они потопили?
— Австрийское торговое судно, трёхпалубный пароход. Следовал в Японию, отклонился от курса по причине неисправности в котле. Капитан решил пристать к берегу для ремонта, судно вошло в бухту, и вот…
— Много жертв?
— Хватает, — полковник кивнул. — Знаете, есть во всём этом одна странность, господин доктор. Очень существенная странность, её необходимо прояснить. Я хотел бы поговорить с ними.
Врач криво усмехнулся.
— С майором говорить бесполезно. У него в голове смешались времена, люди, правительства… Он считает, что на троне до сих пор её величество королева Виктория, выражает желание встретиться с сослуживцами, которые давно уже на том свете, рвётся командовать, стрелять, защищать… В общем, не стоит его беспокоить. Вы можете поговорить с сержантом Чиверсом, но помните: у него перманентная депрессия и неконтролируемые приступы внезапного бреда.
— Меня это устроит.
— Что ж… Я велю санитарам держаться поблизости.
* * *
Сержант Чиверс, ссутулившись, сидел на госпитальной койке и угрюмо смотрел в пол. С минуту полковник молча глядел на него. На потопленном пароходе три десятка жертв, моряков и пассажиров. Австрийцы требуют экстрадировать виновников в Вену, там их ждёт быстрый суд. И расстрел.
— У меня есть к вам вопрос, сержант, — мягко проговорил полковник.
Чиверс безразлично пожал плечами.
— Я уже ответил на все вопросы, сэр.
— У меня особый вопрос. Вы говорили, что расстреляли судно вдвоём, в четыре руки. Полицейского детектива этот ответ удовлетворил. Но меня — нет. Огонь из шести орудий вдвоём вести невозможно. Тем более, из не слишком надёжных орудий. А одной или даже двух паровых пушек явно недостаточно, чтобы нанести повреждения, приведшие к затоплению цели.
Сержант долго, уставившись в пол, молчал.
— Что с нами будет? — глухо спросил он наконец.
Полковник замялся, затем сказал твёрдо:
— Будь моя воля, я представил бы вас к награде и позаботился о том, чтобы вы оба достойно провели остаток своих дней. К сожалению, это не в моей власти. Но клянусь: я сделаю для вас всё возможное, всё, что от меня зависит.
Сержант вскинул на посетителя взгляд.
— У меня осталась жена, сэр, — тоскливо сказал он. — Там, на острове. И Дик Бриггс. Я сам похоронил его, своими руками. И остальных похоронил, всех. А Эвелин не сумел, я не нашёл её, только её башмачок. Я хотел бы вернуться, сэр. Туда, к ним.
— Я понимаю, — полковник сочувственно кивнул. — И всё же. Кто потопил пароход?
Чиверс подался вперёд. Пару мгновений смотрел собеседнику в глаза, пристально, оценивающе, будто решал, можно ли ему доверять.
— Так они же, — выдохнул он наконец. — Они все. Старикашка… Виноват. Господин майор дал приказ, и они встали в строй. Капитан Хейворт. Лейтенант Донован. Сержант Бриггс. И остальные.
