Вернувшись к своей игре, я замечаю коричневые «Конверсы», шагающие мне навстречу — нет, прямо ко мне! — но прежде, чем я успеваю идентифицировать их или как-то отреагировать, Джейми оттаскивает меня в сторону. Мы сворачиваем в коридор, где расположены классы испанского.
— Опять играешь в свою тупую обувную игру? — спрашивает Джейми, отбрасывая мою руку
Я пожимаю плечами.
— Когда ты будешь смотреть, куда прешь? Ты чуть не врезалась в этого чокнутого! — шипит она, затаскивая меня в класс миссис Гарсия.
— Какого еще чокнутого? — с любопытством спрашиваю я. Утренняя записка не предупреждала меня ни о каких психах.
— Да того самого, с кем ты болтала вчера во время пожарной тревоги. Джейка! Нет, стой, не Джейка… Как его? Ланс? Неважно. Ну, того парня, который подскочил к тебе и одолжил свою толстовку. Кажется, он и сейчас хотел с тобой поговорить, но ты в это время пялилась на его ноги. Впрочем, на этот раз это неважно. Нечего тебе общаться с чокнутыми! Ты и сама с приветом, так что это будет уже перебор.
Джейми поворачивается и лукаво улыбается мне, но звонок прерывает наш разговор.
Когда миссис Гарсия становится спиной к классу и начинает маркером писать на доске план сегодняшнего урока, я наклоняюсь и тихо шепчу своей лучшей подруге:
— Джейми, ты ни капельки не жирная. Ты просто прелесть.
Джейми еле заметно улыбается, и, заглянув в ее блестящие глаза, я вижу в них ребенка.
— Спасибо, Лондон, — тихо шепчет она и поворачивается к Энтони. Когда я замечаю, с каким одобрением он откровенно любуется ногами Джейми, то понимаю, что на проблему жирности мы с Энтони смотрим абсолютно одинаково.
Это был не сон, потому что я не спала.
Засыпала, но еще не уснула.
В этот короткий промежуток между дремой и фазой быстрого сна в мой мозг со скоростью товарного поезда врывается видение — и вот уже я сижу на кровати, яростно моргаю, чтобы быстрее привыкнуть к кромешной темноте, тяжело дышу и обливаюсь потом, несмотря на то, что обогреватель стоит на минимуме, как будет стоять каждую ночь, пока я живу здесь.
Воспоминание никуда не уходит, оно ведет себя в точности как отвратительная кровавая фотография в учебнике анатомии, которую мне предстоит увидеть через несколько месяцев, чтобы уже никогда не забыть.
Мне хочется выбежать в коридор и забраться в постель к маме.
Но я заставляю себя успокоиться.
Делаю не меньше пяти глубоких вдохов, чтобы выровнять дыхание. Может быть, даже больше. Один за другим осматриваю все предметы в комнате и поочередно признаю их неопасными. Наконец снова заворачиваюсь в еще теплый кокон между двумя огромными подушками, образующими перевернутую букву «V» в изголовье моей кровати.
Немного успокоившись, я пытаюсь заставить себя подумать о чем-нибудь другом. Например, о неприятном враче, с которым встречалась сегодня утром, или о том, что Джейми флиртует с Энтони. Белые кроссовки, красные сапожки, дурацкие тапочки, черные ботинки, коричневые кеды…
Бац!
Я снова широко распахиваю глаза.
Я пытаюсь потрясти головой. Пытаюсь снова подумать о ботинках. Я даже пытаюсь подумать о других неприятностях, вроде грядущей, скажем так, ситуации, в которую вот-вот попадет Джейми.
Ничего не помогает.
Громко выдохнув, я решаю отпустить мысли на свободу. Приходится признать, что я делаю только хуже, пытаясь запретить себе думать об этом.
В следующий миг я оказываюсь на кладбище.
Теперь я уже дрожу всем телом.
Я на похоронах. По крайней мере, мне так кажется.
Я не могу разглядеть ничего, кроме смутных черных фигур — очевидно, это люди — и серых камней, обступающих их со всех сторон. Запах: его ни с чем не спутаешь. Пахнет свежесрезанной травой. Время? Может быть, половина девятого утра или 3:14 дня. Пасмурно, поэтому я не могу сказать точно:
Я не понимаю, что происходит, но все равно чувствую гнетущую тоску.
И одиночество.
И еще страх.
Может быть, включить свет и приписать пару строк к сегодняшней записке — прямо под размышлениями о «чокнутом», про которого говорила Джейми, и фантазиями о том, зачем он мог дать мне эту чудесную, мягкую, пропахшую мужским ароматом толстовку, все еще лежащую у меня в шкафу? Но я не трогаюсь с места.
Принимая во внимание короткое замыкание у меня в мозгах, не требуется большого ума, чтобы предположить очевидное — это воспоминание вызвано сегодняшней сценой на кладбище. Но знание причины нисколько не смягчает тяжести удара, нанесенного грубой, неоспоримой реальностью.
Я помню будущее.
Я помню будущее и забываю прошлое.
Мои воспоминания — хорошие, плохие и просто скучные — еще не стали событиями.
Поэтому нравится мне это или нет — а мне это совершенно не нравится, — но я буду помнить, как стою на свежесрезанной траве, в толпе одетых в черное людей и в окружении бесконечных рядов надгробий, ровно до тех пор, пока это не случится в реальности.
Я буду помнить похороны до тех пор, пока они не состоятся.
Я буду помнить похороны до тех пор, пока кто-то не умрет.
Я тороплюсь поскорее спрятаться в аудитории для самостоятельной работы.
Быстро переодеваюсь в раздевалке спортзала, чтобы уклониться от простой просьбы Пейдж Томас, что, разумеется, глупо, поскольку я прекрасно знаю, когда именно она обратится ко мне. И это будет не сегодня.
Но я все равно спешу переодеться.
Пропускаю необязательный поход к своему шкафчику возле математических классов и — вуаля! — вот я и на месте.
Раньше всех!
Очевидно, для меня это совсем не характерно, поскольку миссис Мэйсон смотрит на меня как на какую-то пакость, которую ей нужно проглотить.
Я улыбаюсь ей, и она отворачивается в сторону.
Потихоньку начинают подтягиваться остальные ученики.
Я достаю из сумки учебник по началам анализа, тетрадь на пружинке и красный механический карандаш.
Как приятно, что никто не подсаживается за мой стол и я могу расположиться как следует.
Начинаю решать домашнее задание, которое, согласно утренней записке, я почему-то не сделала вчера вечером. Остальные ученики продолжают болтать, торопясь дожевать последние крохи сплетен до того, как прозвенит звонок.
— Вот мы и встретились снова, — произносит невесть откуда взявшийся глубокий мужской голос.
Я уверена, что реплика обращена к кому-то за соседним столом, но зачем-то поднимаю голову.
И со свистом втягиваю в себя воздух.
Потому что парень, который стоит перед моим столом с таким видом, будто собирается сесть рядом, выглядит просто сногсшибательно.
