не убивал. Он был вором, а не убийцей. Но все же Куган решил присоединиться, и в основном потому, что Джимми "Штырю" нельзя было отказать, ведь он был тем парнем, который мог сделать вашу жизнь очень легкой или очень тяжелой. Отчасти это было так. Но настоящая причина была в том, что МакГрат был животным, абсолютным зверем... и после того, что он делал, и тех ужасных вещей, которые он говорил, с этим ублюдком нужно было покончить.
Когда МакГрат вошел в комнату отдыха и увидел Джимми "Штыря" и Кугана, стоящих там в пластиковых пончо и со свинцовыми трубами в руках, он догадался, как животное, приведенное на бойню и почувствовавшее смертоносный смрад кишок, мозгов и крови, - он все понял.
Его лицо ухмылялось, как жертвенная зарождающаяся луна.
Он бросился вперед и вцепился в Кугана, прежде чем тот успел даже подумать о том, чтобы замахнуться трубой.
– Ах, ты, ублюдок! Я мог бы столько тебе показать! Я мог бы отвести тебя в такие места...
Когда огромные обезьяньи руки МакГрата схватили его, с Куганом произошло то, что он никогда не сможет объяснить: это было похоже на удар током. Электрический разряд пронзил его, как будто он только что сжал в кулаках оголенные провода. Его тело напряглось, пылающий жар огня поглотил его, а в голове... словно дюжина солнц взорвалась вспышками призматических цветов, а затем рухнула в собственную массу, в нечто вроде засасывающей, вихревой гравитационной воронки, которая выдернула его, брыкающегося и кричащего, из его собственной головы, швырнула на световые годы через какое-то извращенное многомерное гиперпространство в расколотый черный космос, где звезды были продолговатыми мертвенно-белыми лицами, глядящими вниз из бездонной шепчущей черноты, и он увидел огромную сферу, мчащуюся на него. Она была окутана туманом, как маской, которая медленно растворялась, открывая...
Но к тому времени Шон Болланд взмахнул своей трубой, и она с чавкающим мясистым звуком врезалась в голову МакГрата, его череп раскололся, из него потекла кровь, серая слизь и что-то похожее на белый гной, а сам он рухнул на колени.
Куган пришел в себя сидя на заднице, обмякший, онемевший, с мурашками на коже.
Потом он поднялся, и все они замахали своими трубами с диким, идиотским ликованием. Голова МакГрата была разбита, кровь и мозговое вещество сочились по полу, как застывающий пудинг. Зубы разлетелись как игральные кости, зазубренные концы костей торчали под безумными углами из синюшной, набухающей багряными пятнами плоти. Трубы продолжали опускаться, пока МакГрат не превратился в огромный растянутый, скулящий кожаный мешок с разорванными органами и раздробленными костями, ползущий по слизистым следам собственных жидкостей. Один раз он посмотрел вверх, прямо на Кугана оставшимся целым глазом, который плавал в месиве из желчи и внутричерепной жидкости, его голова превратилась в раздробленную головоломку из обломков костей черепа, а лицо – в мясистую кровоточащую массу.
И на одно безумное, нереальное мгновение, когда эта сфера ненависти впилась в него, Кугану показалось, что он видит, как что-то поднимается из тела МакГрата - что-то вроде тысячи зеленых резиновых червей, распустившихся в сумасшедшие заросли гигантских грибов с ухмыляющимися изумрудноглазыми клоунскими лицами, которые распадались на сверкающую сахарную белизну мертвых детей, открывающих свои огромные тлеющие глаза-щели, чтобы показать засасывающую, безграничную вихревую черноту, которая пришла, чтобы превратить мир в кладбище начисто обглоданных костей.
Потом и это исчезло.
МакГрат умер с пронзительным воплем десятка гиббонов, с которых заживо сдирали шкуры, и оглушительным воем истекающих кровью призраков, который эхом разнесся по комнате отдыха вместе с заряженным энергией песнопением, превратившимся в кровавый туман, оседающий и стекающий каплями с потолка и стен.
- Дело сделано, - сказал Джимми "Штырь", стоя в своем залитом кровью пластиковом пончо, лицо его было белым, как мука.
- Ты видел... - начал Куган.
- Ни хрена я не видел, и ты тоже, - сказал Джимми "Штырь". - Что сделано, то сделано, и мы больше не будем об этом говорить.
Пластиковые пончо и трубы отправились в мешок для стирки, и на этом все закончилось.
По крайней мере так думал Куган в то время.
15
Через два дня после того, как они сгребли останки с пола столярной мастерской, Бастер Крэй пришел к Кугану. С ним была целая компания охотников за головами и громил из гетто: черные, белые, латиноамериканцы, даже азиат со шрамом от ножа через все лицо от уха до уха, как извивающийся розовый червяк. Отморозок. Труподел. Выглядел так, будто мог сожрать чугуна и даже не подавиться.
- Ты Куган? Джонни Куган? - спросил Бастер. - Слышал, ты пытался вырваться из "Теплицы", но не совсем удачно.
- Правильно слышал.
- У меня есть там друг по имени Рауль Мингл, - сказал Крэй. – Ты знаешь его под именем Эль Минг. Он сказал, что ты должен ему пять косарей, и я здесь, чтобы получить долг.
Дерьмо. Вот что это было. Потому что было правдой. Куган был должен Эль Мингу "зеленых", но надеялся, что попытка побега и перевод в Гриссенберг аннулируют это. Но не тут-то было. Тюремная молва снова нанесла удар.
- Скажи Мингу, что он получит их, когда они у меня будут.
Бастер был толстым и рыхлым - мясистый розовый арканзасский черномордый боров. Он постоянно вытирал полотенцем свою потную лысину, обезжиривая ее, из его кривого рта торчал изжеванный окурок сигары. Куган сразу понял, что тот не склонен к физическому насилию. Он платил другим за то, чтоб они причиняли людям боль. За глаза Крэя называли "Шоколадный пудинг", но никогда в лицо, потому что в этих глазах смерть кипела на медленном огне.
- Мингу плевать на твои проблемы, сука. И мне тоже. Ему нужны его деньги.
- Ну, у меня их все равно нет.
- Все может обернуться плохо.
- Как будто сейчас все хорошо.
Куган уже напрягся, готовый сорваться.
Его рост был ровно шесть футов [42], он был крепко сложен и накачал мускулы, добросовестно делая 2000 отжиманий в день, качая железо и работая с боксерской грушей. Он был известен как спокойный, по большей части, человек, с которым можно поговорить, парень, который поможет тебе, если ты действительно заслуживаешь помощи. Но он также славился своим абсолютно грозным нравом. Он требовал уважения в каждом заведении, в котором проводил время. Это был единственный способ выжить. В тюряге строгого режима ты был либо хищником, либо добычей. И если этот толстяк думал, что Джонни можно запугать, то он был
