Глава 7
ПЛОТИНА НА ПУСТЫРЯХ
Если смотреть на Бостон со скоростного шоссе без четверти пять утра, он кажется городом мертвых, как будто на него обрушились беды — чума или проклятие Божье.
В воздухе стоит тяжелый запах соли, исходящий от океана. В клубах утреннего тумана укрыто от глаз то, что при ясной погоде могло бы изменить первое столь неблагоприятное впечатление о городе.
Эдди Каспбрак едет в северном направлении по шоссе Сторроу. Он сидит за рулем «кадиллака» выпуска 1984 года и размышляет о том, что можно буквально почувствовать, как стар Бостон. Нигде, пожалуй, в Америке не чувствуешь так время, как в Бостоне. По сравнению с Лондоном Бостон — малыш, по сравнению с Римом — младенец, но, во всяком случае по американским стандартам, Бостон стар, очень стар. Он стоял на этих низких холмах и три века тому назад, когда еще не изобрели налоги на почтовые расходы, а Поля Ревера и Пэтрика Генри еще не было на свете.
Стародавность города, тишина и туманный запах моря — все это сильно тревожит Эдди. А когда Эдди нервничает, рука его тянется к аспиратору. Эдди сует его в рот, нажимает на клапан и пускает в горло живительную струю.
На улицах, по которым он едет, попадаются пешеходы, на тротуарах мелькнули два-три прохожих, и это вроде опровергает первое впечатление, будто он угодил в какой-то фантастический роман Лавкрафта, повествующий о городах, обреченных на погибель, и о чудовищах с совершенно непроизносимыми именами. Здесь, у автобусной остановки, где на табличке написано «Кенмор-сквер. Старый город», стоит кучка людей: официантки, медсестры, клерки с заспанными лицами.
«Все правильно, — думает Эдди, ныряя под мост. — Все правильно, лучше автобусом. К черту метро. Метро — это чья-то дурная идея. На вашем месте я бы ни за что на свете не спустился в метро. Там подземелье, туннели».
Скверная мысль, однако. Если от нее не избавиться, скоро опять понадобится аспиратор. Хорошо, что движение плотное, не зазеваешься. Эдди проезжает мимо мастерской по изготовлению надгробных памятников. На кирпичной стене — довольно тревожное предупреждение: «СБАВЬТЕ СКОРОСТЬ. МЫ МОЖЕМ ПОДОЖДАТЬ».
Вот зеленый указатель с рефлектором. «К ШОССЕ 95, МЕЙН. ВО ВСЕ СЕВЕРНЫЕ ГОРОДА НОВОЙ АНГЛИИ». Эдди смотрит на указатель и чувствует, что тело сводит судорога. Руки моментально впиваются в руль. Хотелось бы верить, что это приступ какой-то болезни, вирусного заболевания, одного из тех, которые матушка называла фантомной (ложной) лихорадкой. Но Эдди знает, что это не так. Ведь по одну сторону прямой, соединяющей день и ночь, остался безмолвный Бостон, а по другую сторону ему, Эдди, уготовано то, что указано на дорожном знаке. Да, конечно, он болен, в этом нет сомнения, но это не вирус и не ложная лихорадка. Его отравило одно воспоминание.
«Я боюсь, — думает Эдди. — Вот где собака зарыта, и так всякий раз. Следствие страха. Так во всем. Но в конечном счете мы как-то выкручивались. Мы даже оборачивали этот страх в свою пользу. Но как?»
Эдди уже не помнит. Интересно, другие ребята тоже забыли? Что делать в таком случае? Хорошо, если они не забыли.
Слева гудя проходил грузовик. Эдди все еще едет с зажженными фарами и сейчас, когда его обгоняет грузовик, он сигналит. Он делает это не задумываясь. Это движение стало уже автоматическим: не хочешь угробиться — води машину осторожно. Невидимый водитель грузовика дважды просигналил мигалками, как бы благодаря Эдди за учтивость. «Эх, если бы все было так просто и ясно», — думает Эдди.
Следуя указателю, он выезжает на шоссе 95. Поток машин, идущих на север, довольно редок, хотя Эдди замечает, что обратный поток, в центр Бостона, нарастает, ряды начинают заполняться, и это в такой ранний час. Эдди плавно ведет «кадиллак», предугадывая дорожные указатели и заранее занимая нужный ряд. Уже много лет чутье не изменяло Эдди, а прежде он всякий раз встревал не туда и в результате не мог выбраться из пробки. Теперь же он выбирает ряд автоматически; так, например, он просигналил водителю. Много лет назад он точно так же автоматически безошибочно находил дорогу среди хитросплетения тропинок на Пустырях. Тот факт, что он никогда еще не выезжал за пределы делового центра Бостона, нисколько его не смущает.
Эдди вдруг вспоминает подробности того лета и слова Билла: «У т-тебя в г-голове, видно, ко-компас, Э-эдди».
Как ему было тогда приятно это услышать! Да и теперь, когда его «кадиллак» выпуска 1984 года выезжает на магистраль, приятно вспомнить. Он снова переходит на скорость тридцать миль в час, гарантирующую безопасность со стороны автоинспекции, и ловит по радио приятную музыку. Кажется, он не задумываясь отдал бы тогда жизнь за Билла. Если бы Билл попросил его это сделать, Эдди, нимало не колеблясь, ответил бы: «Конечно, Билл. А когда? Ты еще не решил?»
Эдди смеется, вернее сказать, фыркает, и от этого звука вдруг начинает хохотать. Последние дни он редко смеялся от души. Он никак не предполагал, что во время этой зловещей поездки ему придется «уматываться», как любил говаривать Ричи. «Ну что сегодня было у тебя прикольного, уматного?» — бывало, спрашивал он. «Но если Бог, — думает Эдди, — так немилосердно проклинает верующих за их страсти, может быть, Он догадался дать им возможность от души посмеяться хотя бы пару раз в жизни».
— Что в последнее время у тебя было уматного, Эдз? — произносит он вслух и снова смеется. Боже, как ненавидел он Ричи, когда тот называл его Эдз. Ненавидел, и в то же время это отчасти ему нравилось, точно так же Бену Хэнскому нравилось, когда Ричи его называл Хэйстек, что значит «стог» по-английски. Этакая подпольная кличка. Секретная личность. Чем не возможность утвердить себя, освободиться от страхов, запретов и семейных условностей. Да, Ричи действительно знал, как важно для таких запуганных аутсайдеров, как они, иногда почувствовать себя людьми, забыть, кто они есть на самом деле.
Эдди смотрит на аккуратную стопку монет на щитке «кадиллака». Укладывал монеты он тоже автоматически. Когда подъезжаешь к посту, где взимается дорожная пошлина, не хочется рыться в карманах в поисках серебряных монет, порой даже досадно становится, когда опускаешь в автомат не те монеты.
