Голоса матушки Марии, пытавшейся читать молитвы, и Эльмиры, пытавшейся читать веления, звучали всё тише и прерывистей, и поэтому матушка Мария, сбившись в очередной раз и помолчав немного, начала читать призывы собственного сочинения, сумбурно и сбивчиво:
— Постарайтесь! — вещающе-строгим голосом начала она, — Постарайтесь вместить в себя то, что Вселенная не имеет ни конца, ни начала, и что множество миров этой совершенной и прекрасной Вселенной имеют бесконечное право на существование: добро и зло, лёд и огонь, мрак и свет… Всё надо пройти и постичь, все формы и сущности имеют одинаковое право на существование. Всё проистекает по велению Господа. И нет никаких в мире противоречий. Проводим канал соединения — и заякоряем его здесь, в нашем Магните!
Эльмира же стала постоянно и напевно повторять, раскачиваясь из стороны в сторону, странную мантру:
— Ом, мара, рам, радж, оаум, оаум, оаум, оаум!
Затем она перешла на кришнаитский напев о Кришне и пастушках и закончила и вовсе непонятной какофонией звуков.
— Все танцуют! Через танец легче выражать свои чувства! — воззвал неожиданно Евграфий.
Началось всеобщее метание — кто танцевал, кто плакал, кто раскачивался или судорожно дёргался. Некоторые пытались подпевать под мантру Эльмиры что-то вовсе невнятное и невразумительное.
Неожиданно Евграфий сдвинулся со своего места и двинулся к стоящей во втором круге девушке с длинными чёрными волосами, к Насте, и, резко выдернув её из круга, поставил в самый центр Магнита, около костра.
— Все повторяем за ней! Танцуем, как она! — провозгласил Евграфий.
Настя, как сомнамбула, закружилась в танце, будто кто-то невидимый двигал её за веревочки, будто она лишь механически выполняла движения, полностью отключившись сознанием.
— Неужели никто ничего не видит и не чувствует? Они — что? Усыплены, заторможены, заморочены? — с ужасом спросил Гера.
— Прорыв инферно! Паталический план! — жёстким голосом сказал Андрей.
Гера заметил тонкий лучик, уходящий вверх, над головой Насти, таявший постепенно, как задуваемая свечка.
И в этот момент на Камне появился большой светящийся кроваво-красный крест.
— Это — что? Жертвоприношение? Ледяные слова Геры, казалось, повисли в плотном воздухе — и, не находя слушателя, ледяными осколками опали на землю. Холодный ужас сковал сердце. Сковал — и не отпускал больше, будто не было больше никого вокруг, одни лишь серые, кружащиеся твари, тянущие свои костлявые, когтистые лапы. Откуда-то от деревьев отделилась старуха в чёрном одеянии и пошла по направлению к девушке. Лица под капюшоном у этой бабушки не было видно, и веяло от неё могильным холодом. С другой стороны к девушке вновь приближался какой-то окаменевший, с застекленелыми выпученными глазами, Евграфий.
— Господи! — хрипло, через силу, преодолевая сковавший его холод, выдавил Гера, — Святый Боже, святый и крепкий, святый и бессмертный, помилуй нас! Андрей! Андрей! Андрей! Заклинаю тебя всеми силами Света! Помоги! Только ты сможешь этому противостоять!
— Я призван, и я иду! — неожиданно громко отозвался тот.
И тут же Андрей устремился в самый центр вихря, в зону омертвения, где, казалось, даже время застыло, оледенело, и будто злой хохот сотрясал там землю: это смеялся Молох, поднявший вверх ритуальный нож. Андрей вихрем ворвался в центр, где стояла Настя, сам окруженный бледным сиянием, проделывая странные пассы и отсекая от центра стремящихся сюда страшных и уродливых тварей. Затем, издав победный клич, он взмахнул в сторону старухи посохом, как бы рисуя им в воздухе крест. Старуха тут же вмиг исчезла, как лопнувший шарик, оставив после себя только облачко зловония. Андрей, приготовясь встретить нападавшие на него сверху полчища серых тварей, кружащихся в воздухе, мгновенно принял боевую стойку и начал уничтожать их, одну за другой, отбивая своим посохом. Но казалось, что этих тварей не становилось меньше… И тут сверху, с небес, полился лучезарный голубой свет, тонкий лучик, следующий всюду за Андреем и охраняющий его. Этот луч, когда Андрей устремился к стоявшей внутри самого эпицентра Насте, прошел насквозь нависающей над ней огромной свинцовой тучи, прожёг её, а затем искромсал всё серое месиво в мелкое крошево, в то время как Андрей кружил вокруг Насти в диком воинском танце, нанося по сторонам рубящие движения посохом, отсекая по кругу от девушки всех мерзких сущностей.
И вот уже серое месиво растаяло. А мир постепенно начал приобретать некоторые реальные очертания. Многие из магнитчиков лежали на траве, провалившись в беспамятство. Матушка Мария судорожно крестилась. Евграфий застыл на месте, будто временно превратившись в соляной столб. Казалось, он ничего не видел и не воспринимал происходящее, полностью застыв. Кто-то во внешнем круге Магнита кричал и бился в истерике, а кто-то катался по земле, как в припадке. Твари, привидевшиеся многим, постепенно очищали воздух от своего присутствия. Андрей, оказавшийся стоящим рядом с Настей, обращаясь к фигуре Молоха, начавшей растворяться в воздухе, крикнул:
— Ты хотел жертвы? Получи! — и запустил в тварь своим посохом. Страшная фигура, вызванная бог знает кем из каких миров, издав леденящий душу звук, исказилась, скривилась, скрючилась и стала, постепенно растворяясь и дергаясь в конвульсиях, заваливаться в сторону Насти и Андрея. Тот, подхватив девушку на руки, закружился в бешеном вихре танца; кружась, он отошел от заваливающейся фигуры в сторону костра. Настя открыла глаза — и Андрей опустил её ноги на траву. Настя, став на землю, вдруг тоже закружилась вокруг Андрея, плавно и грациозно. Андрей подал ей руку — и они затанцевали вместе, с невероятной скоростью, всё более увеличивающейся, в бешеном, невероятном вальсе, почти не касаясь земли. Именно в танце они вошли в огонь костра — и кружились уже там, в самом его центре, быстро ступая по огню босыми ногами. Вот они, совершенно нетронутые пламенем, оказываются на другой стороне костра и обходят теперь весь Магнит по краю: медленнее, и ещё медленнее, описывая широкий полукруг…
Едкое зловоние постепенно заглушали теперь запахи ночи, деревьев и трав, дымный запах костра, вспыхнувшего вдруг с новой силой и ярко озарившего Поляну ровным желтым светом…
— Мы — не тело… Мы — пламя. Мы — память.
Мы проходим сквозь огонь.
Мы проходим сквозь годы, сквозь жизни, сквозь миры.
Мы у вас на глазах уходим в вечность.
Мы не возвращаемся никогда.
Мы вбираем пламя внутрь себя — и становимся пламенем.
Мы пройдем сквозь огонь, сквозь пламя.
Мы пройдем сквозь вас.
Но вы не заметите этого,
Как вы не замечаете ничего,
Что не укладывается в ваши схемы.
Вы забудете всё,
— громким речитативом, в полной тишине, прочитал Гера. Затем приблизился к костру — и медленно вошёл в пламя.
