Фенн вышел из комнаты, втянув голову в поднятый воротник и поеживаясь, то ли от ночного холода, то ли от воспоминаний о прочитанном на выцветшем пергаменте.
Он закрыл за собой дверь и прошел по коридору. Из двери впереди тянуло ледяным сквозняком Фенн шагнул в ночь и машинально посмотрел на небо: оно было ясным, словно облака унесло дневным ветром, и темно-синим, почти черным, а звезды светились ярко, живо. В окнах церкви тускло горел свет, и Фенн быстро направился по дорожке туда. Его шаги все ускорялись, пока он не пустился чуть ли не бегом. В том, как выглядела церковь Святого Иосифа, была какая-то странность, что-то непонятное. Она казалась совершенно черной, темнее ночи вокруг, блеск звезд не отражался от каменных стен, не выделял ее формы. Неестественную черноту разрежал только тусклый свет в окнах. Фенн почувствовал, как заколотилось сердце, и желание добраться до церкви вдруг пропало. Захотелось убежать подальше от этого зловещего места Чувство было то же, что и днем в церкви Святого Петра — страх и тревога.
Но Фенн знал, что Делгард там, один, беззащитный, не подозревает о происшедшем превращении. Нужно предупредить священника, помочь ему выбраться оттуда, так как Фенн вдруг понял, что церковь Святого Иосифа — больше не храм Божий, а обиталище чего-то неправедного.
Когда он прикоснулся к двери, у него возникло ощущение гадливости, словно само дерево было нечистым. Фенн испытывал сильный страх, но заставил себя открыть дверь.
— А еще ты должна мне заплатить за помощь, — сказала ведьма. — И я недешево возьму!
Ганс Христиан Андерсен. «Русалочка»[34]
Монсеньер Делгард опирался на низкое ограждение алтаря, голова склонилась на грудь, спина сгорбилась. Губы беззвучно шептали литанию, но лицо застыло, черты были словно высечены из серого камня. Делгард сам не представлял, как долго молится здесь, в церкви Святого Иосифа, — может быть час, может быть, меньше. Страх и замешательство не прошли, и никакого решения возникших проблем не пришло само собой. Священник не сомневался в истинности переведенных слов и также был уверен, что проклятие сбывается. Он верил, что могущество человеческого разума не имеет границ на этой земле, как и человеческий дух. Элнор обладала силой, превосходящей человеческие знания и недоступной пониманию окружающих, она принадлежала к редкой, уникальной породе, была, если говорить в терминах генетики, новой ступенью в развитии, которую большинство людей не могли постигнуть, не говоря уж о том, чтобы попытаться достичь чего-то подобного. Элнор обладала способностью вытягивать из людей волю, их энергию, их веру, могла преобразовывать эту силу в коллективную, превосходящую человеческие возможности. Роль Элнор заключалась в «направлении» душевной энергии. Теперь эта энергия действовала через Алису и с еще большей силой, чем при жизни той монахини. Неужели смерть, это проникновение в мир духов, где никакие физические ограничения не контролируют умственную энергию, лишь подняло эту энергию на новый, страшный уровень? До Делгарда дошло нечто большее. Раньше он решил, что отец Хэган и Молли Пэджетт могли оказаться катализаторами для высвобождения этих ужасов, а теперь задумался: не развивался ли дух Элнор все это время, приобретая новые силы в «ином» мире (что такое пять веков по сравнению с самой вечностью?). И эта мысль напугала Делгарда больше всего, так как если Элнор действительно вернулась, то каковы же ее нынешние силы и на что она направит их?
Он ощутил свою беспомощность и беззащитность. Как противостоять чему-то, чего не можешь до конца понять? Через своего епископа можно прибегнуть к помощи тех, кто компетентен в подобных вещах: мирян и людей его собственного призвания —. возможно, вместе они совладают с этим злом. Но в основном следует искать Божьей помощи, поскольку только Создатель может истинным путем победить это чудовище.
Резкий звук заставил Делгарда вздернуть голову. Он огляделся. В церкви стоял полумрак, огни светили тускло. Внимание священника вернулось к распятию над алтарем, и тяжелые веки опустились, Делгард снова погрузился в молитву. В суставах опять почувствовалась ломота, как нередко бывало в последние недели, и тело напомнило, что возраст и усталость берут свою неизбежную дань. Возможно, когда сделает все от него зависящее, он поищет для себя покоя, удалится в…
Снова этот звук! Резкий скрип. Он донесся откуда-то справа.
Делгард посмотрел на потерявшую форму фигуру Девы Марии, его губы шевелились, и на этот раз от старческой дрожи, а не от молитвы.
Он заставил себя выпрямиться, и для этого потребовалось больше усилий, чем он ожидал. Он шагнул вперед, и его шаги были медленны, он почти топтался на месте. Наконец священник приблизился к статуе и встал перед ней, с любопытством разглядывая изуродованное, потрескавшееся лицо. Руки Богоматери были чуть разведены и протянуты вперед, словно маня его, но улыбка не выражала материнской любви: изъязвленный камень превратил ее в злобную ухмылку.
Внезапно отвалились еще несколько кусочков камня, они полетели на пол и раскрошились в пыль. Улыбка стала шире, сделалась зловещей. Нижняя губа отпала, как будто рот приоткрылся для беззвучного смеха. Мрамор пришел в движение, по нему заструились трещины, и Делгард попытался отступить назад, но почувствовал, что не может двинуться, зачарованный переменами в камне.
Он взглянул статуе в глаза, и мелкая пыль соскользнула с них, так что они показались мертвыми и пустыми.
Делгард в ужасе приоткрыл рот и попытался приподнять дрожащую руку, чтобы защититься, словно поняв, что сейчас произойдет.
Фенн ввалился в церковь и сразу увидел в дальнем конце, у алтаря, высокого священника Делгард, приподняв руку, смотрел на статую Мадонны.
И в церкви присутствовало что-то еще. Маленькая фигурка в капюшоне сидела на одной из скамей всего в нескольких рядах за спиной священника.
Тьма и холод охватили Фенна — это было уже знакомое чувство. Он ощутил, как мышцы живота сжались, а волосы встали дыбом. Репортер попытался окликнуть монсеньера, но с губ сорвалось лишь тихое шипение. Он двинулся вперед, но было поздно.
Статуя разлетелась на куски, и в церкви прогремел гром Тысячи каменных осколков пронзили беззащитное тело, как металлическая шрапнель, разодрали его плоть, изрезали лицо, грудь, руки, пах и отбросили назад; он упал на переднюю скамью, а осколки, вошедшие в глаза, проникли в мозг, разрушили клетки, так что невероятная боль продолжалась всего несколько мгновений. Его тело, уже бесчувственное, судорожно дергалось в узком проходе между скамьями, а одна огромная изодранная рука приподнялась, словно умоляла кого-то невидимого. Смертной хваткой она сжала спинку скамьи в последнем контакте с материальным миром.
