— Там ваши дружки, да? Мне говорили, что вы — гробовая подстилка.
Я только покачала головой и обошла вокруг Дугласа, оказавшись вне досягаемости шерифа.
— Куда это вы собрались?
— Допрашивать свидетелей, — сказала я, все-таки приглядывая за шерифом краем глаза, потому что не знала, что он сделает.
— Откуда вы знаете, где они?
— Здесь их нет, на стоянке тоже нет, значит, они в зале «Сапфира».
Я уже почти взошла на возвышение перед парой симпатичных деревянных дверных створок. Перед ними стоял ещё один коп в форме. Я здесь бывала раньше и знала, что звук здесь глушится. Потому только я ещё не заорала, призывая Зебровски.
Поднимаясь по ступеням, я расстегнула молнию куртки. Значок был у меня в левой руке, где постовой у дверей мог его ясно разглядеть. Не знаю, что бы я стала делать, если бы шериф велел своему человеку меня не пускать. Давно уже я поняла, что если у тебя есть право куда-то попасть, это ещё не значит, что полиция тебя вот так сразу пропустит. Хватать меня за руки или выставлять пенделем они не станут, но если они захотят ставить палки в колёса, то найдут способы.
— Будьте добры отойти, полисмен.
Он сделал движение, но шериф сказал ему:
— Ты не на неё работаешь! Отойдёшь, когда я скажу отойти.
Я вздохнула и подумала: «Ну и хрень!» Тут меня осенило. Я полезла во внутренний карман куртки.
— Поосторожнее доставайте, что там у вас, — предостерёг шериф, вдруг оказавшись у меня прямо за спиной.
Я повернулась так, чтобы видеть и его, и второго полицейского.
— Не надо волноваться, шериф. Я только позвоню.
Он положил руки на бедра повыше кожаного ремня. Кобуру он не расстегнул, так что все это было не всерьёз. Он просто хотел посмотреть, сробею ли я. Если он думал, что меня такой фигнёй можно напугать, значит, слишком давно он ни с кем стоящим дела не имел.
Я пощёлкала по кнопкам, поглядывая на полицейских. Из них многие прервали сбор показаний или что они там делали и смотрели наше представление. Зебровски ответил со второго звонка.
— Я в клубе, прямо за дверью.
— А почему не внутри? — спросил он несколько озадаченно.
— Шериф велел своему подчинённому не отходить от двери.
— Неправда! — заорал шериф. — Просто нечего командовать моими людьми!
Я вздохнула так громко, что Зебровски услышал:
— А разница?
Зебровски открыл дверь, все ещё держа телефон в руке.
— Спасибо, шериф Кристофер. Думаю, дальше мы с маршалом Блейк сами справимся.
Он захлопнул телефон, улыбнулся всем и шагнул в сторону, давая мне пройти, но шериф бы не протиснулся. Он и не пытался — только буравил Зебровски сердитым взглядом. Тут до меня дошло, что обмен плевками в суп начался ещё до моего приезда, а я просто попала под раздачу.
Зебровски закрыл за нами дверь и прислонился к ней, укоризненно качая головой. Росту в нем пять футов девять дюймов, в коротких чёрных волосах с каждым годом прибавляется серебра. Когда жена заставляет его постричься, волосы становятся короткими и аккуратными. Когда он забывает или она слишком занята, они курчавые, волнистые и такие же неаккуратные, как он сам. Костюм на нем коричневый, галстук — бледно-жёлтый, рубашка тоже. Кажется, впервые за все годы, что я его знаю, на нем все вещи под цвет. И не только — они ещё без жирных пятен!
Очки у него с серебряной оправой, и вполне помогают скрывать глаза, когда он устаёт, но не когда злится. Сейчас Зебровски отвёл меня в сторонку к фонтану, где стояло чучело когда-то живого льва. Сапфировый зал — это нечто среднее между охотничьим клубом, комнатой трофеев и прочих вещей, которые, по общему мнению, делают самцов мужчинами. Почти весь пол был застлан коврами леопардовой расцветки, и первая мысль у меня всегда бывала: «Какой-то леопард охамел вконец и все тут собой заляпал; ладно, черт с ним, звериные принты сейчас в моде». Люди сотни долларов выкладывают, чтобы посидеть здесь вечером — наверное, им нравится.
Зебровски повернулся к залу спиной и жестом показал мне встать перед ним, чтобы никто не видел, что мы разговариваем.
— С приездом тебя.
— Чего ты всех людей шерифа держишь снаружи?
— Когда мы подъехали, они согнали сюда всех вампиров и обрабатывали их крестами. Не трогали, нет, только кресты у них светились так, что глазам больно. При этом они объясняли: не будете говорить — не уберём кресты.
— Блин, использование освящённого предмета при допросе вампиров федеральным судом было запрещено — когда ж это было? — три месяца тому назад.
— Ага, — подтвердил он, приподняв очки и потирая глаза пальцами.
— Так здесь же каждый вамп сможет подать в суд, — шепнула я.
Он кивнул и поправил очки.
— Я ж тебя и поздравил с приездом.
Пока не был принят такой запрет, многие сотрудники полиции носили освящённые предметы как деталь формы — булавку или заколку, а теперь снова только спрятанными на теле. Когда имеешь дело с вампирами, освящённые предметы приравниваются к оружию. Из чего следует, что в действиях шерифа просматривается состав преступления: нападение с применением смертоносного оружия.
— Только он крестом махал или его люди тоже?
— Некоторые из них. Пока мы не приехали, у них у всех были маленькие булавки на лацканах в форме креста. Я их заставил эти булавки снять, но пришлось пригрозить, что позвоню в ближайшее отделение ФБР.
Я вытаращила глаза. Ни один коп не питает излишне нежных чувств к агентам ФБР.
— Уж пусть лучше ФБР себе дело заберёт, чем я им спущу такое. Вампиры перепуганы до смерти. Есть ли среди них виновный, я не могу сказать, потому что из них кто взбешён, а кто перепуган. Мало кто из них даже согласится с нами говорить теперь, и по закону они и не обязаны.
В голосе его это не было слышно, но никогда я его ещё таким злым не видела. Видно было по прищуру век, по напряжённым рукам. Обычно именно Зебровски остаётся спокоен, но у каждого свой предел.
— Нам стукнули тут из Нового Орлеана и Питтсбурга. Очень похожие преступления. В Питтсбурге два, в Новом Орлеане пять. Потом они перебрались сюда.
— Везёт нам, — сказала я.
— Ага, только это значит, что приходится ждать ещё трех трупов. И очень надо, чтобы законопослушные граждане-вампиры с нами не отказались говорить.
— Посмотрю, что смогу сделать. Есть у тебя кто-нибудь конкретный, с кого начать? Я в том смысле, что сейчас 4:30, до рассвета часа три или того меньше. А их надо будет отпустить по домам до рассвета, если только не будет, чего им предъявить.
— У нас там на боковой автостоянке мёртвая женщина, множественные укусы вампиров. Они — вампиры. Наверняка я уговорю какого-нибудь судью задержать их как важных свидетелей. Есть один, который настолько ненавидит вампиров, что ордер мне выпишет.
Я замотала головой:
— Мы хотим уладить это дело, а не раздуть. Прямо сейчас они могут подавать в суд на город, так не будем давать им повод подать ещё и на нас.
Он кивнул, отступил и широким взмахом руки показал мне дорогу.
— Они все твои. Удачи.
Возле большого очага в центре зала расселась группа вампиров, и ни один из них не принадлежал Жан-Клоду. Некоторые сосредоточились возле большого стола перед камином в больших удобных креслах, другие на диванчике у огня. Один сжимал в руках диванную подушку с узором под шкуру леопарда. Глаза у него вылезали из орбит, и похож он был на контуженного. Остальные пятеро были перепуганы или рассержены, или то и другое одновременно, но держались лучше, чем обнимавший подушку.
Я показала значок и объяснила, кто я такая. Но не значок заставил того, с подушкой, заскулить:
— Ой, она нас сейчас убивать будет!
— Заткнись, Роджер, — произнёс высокий вампир с прилизанными чёрными волосами и злыми карими глазами. — Зачем вы здесь, миз Блейк? Нас удерживают здесь против воли, хотя единственная наша вина в том, что мы вампиры.
— Как ваше имя? — спросила я.
Он встал, оправил приличный строгий костюм.
— Я Чарльз Моффет.
