всё серой местности, жёлтое такси. Пусть и с чёрными шашечками… Хотя бы — что-то! Поджигаешь сигарету… Слышишь, как той и на сцене аплодируют. Зовут, как… и тебя. Нет… Зовут и именно тебя! А ты, в это самое время и буквально же уже на «своём» месте, отъезжаешь от этого «падшего» клуба и открываешь окно… Чтобы «сизый» дым выходил и… уходил в чёрное ночное небо. С однотонными и… единотонными звёздами и луной! И лишь мельком, боковым зрением ловишь взглядом «тёмный» силуэт девушки, заходящей в клуб с пошло-яркой, будто и размалёванной, фиолетовой неоновой вывеской… Из которого недавно вышла и ты! А ведь и до этого всего, как и она, как и та, что сейчас ещё на сцене, и другая, что уже и в толпе, отойдя-отлипнув от бара, отплясывала и пела, перед этим ещё и основательно «влив» в себя всё и сразу, влившись затем и в толпу. Пока и на тебя же всё смотрела… ты. На пути к бару… В и из толпы… И у выхода! Уходя и… оставляя вместо себя, опять же в какой-то и степени-мере, тебя же. Теперь вот — ушла и ты… Оставив ту, другую и… «эту»!
…Агата!..
И так — в замкнутом колесе… Круге… И кольце! Из разу в раз… Снова и снова! Не понимая причины… Следствия… И связей. Зато и всякий же раз проходя мимо одного и того же серого кирпичного пятиэтажного дома… Под одним и тем же полуразрушенным серым бетонным балконом на четвёртом этаже… С сине-зелёным металлическим ограждением-бортиком… Без и тёмно-серой металлической крыши: серый бетонный пол пятого этажа балкона — его крыша и… хватит, ладно, видимо! Не замечая и сидящего, свесив обе свои «ноги» наружу из-под бортика, человечка… Мальчика! Лет пяти-шести… Что и будто ведь: «Серый металлический стул»! Торчат же лишь — две металлические статичные «ножки» и… всё. А на деле — два серых металлических протеза! Он — инвалид на обе ноги и… Их после и до колена — просто нет! Не обращаешь внимания на него и… в принципе, когда проходишь! Так ещё и расталкивая параллельно, как ты думаешь, «сборище зевак» из женщин и мужчин, детей всех возрастов… под этим самым балконом! Ведь и не знаешь же, что после очередной ссоры и потасовки, с которой людям в той и его же семье не помогли, муж избил свою жену и мать этого же самого мальчика и… закрыл ту в кладовой-чулане. А сам — заснул в кресле с непотушенной сигаретой во рту! Перед тем, как и сам же их сын закрылся на балконе, чтобы не видеть и не слышать всего этого! И не видел же. Не слышал… Как и то, что там начался пожар! Незнание же, что и эти же все «зеваки» столпились из-за него, «мальчика», всё ещё и по тебе же, освобождает от ответственности! Не говоря уж и за те самые жёлто-рыжие языки пламени, что пока только и отражались в треснутых местами стёклах белых облупленных деревянных дверей балкона… Пропускающих так же пока лишь и только небольшие чёрные змейки… дыма!
…Меняй.
А ты их распихивала всякий раз… Мешали же они тебе — пройти в клуб! Как и ей. Как и той. Как и… другой! Словно бы и проживая же день сурка… на повторе. Не видела, как шла. Не видела, как и уезжала… Как и тех же всё «человечишек», что расступались перед тобой такой же новый-всякий раз… подчищая и помогая руслу реки-ручейка! И не понимала — «что» за мальчик. Да и «мальчик» ли, на самом-то деле? Как и все. И только когда он спрыгнул вниз и разбился о серый же асфальт… Так и не получив возможности — быть схваченно-пойманным теми, кто перед тобой и в этот самый момент расступился… Они и обращают внимание на него! Они. Не ты! Да и когда уже видят кровавую лужу вокруг его чёрных коротких волос головы и белой футболки с шортами такого же небольшого тельца… И понимают, что это — действительно не стул. Ведь и до этого — так же, как и ты сама, видели общее. Но и не от и к частному! Не в деталях и мелочах… Не в частности! Замыливая и замылив глаза — своими проблемами. Пожаром скорее и именно своего дома! Который и не весь-то горит… Но и боясь возможного переброса огня — на их квартиры. А там и соседних домов… А не сгорания мальчика и его семьи. Их квартиры! Не пеклись и о его спасении… Хоть каком! Не говоря уж и за тех, что при- и набежали из рядом стоящего белого кирпичного пятиэтажного дома: негодуя, что их дому такого внимания не оказывают. «Он не горит!». «Но и тоже ведь заслуживает его — к себе». Как и ты! Как и твои «отношения». Которых, толком-то, и не было! А было «задание». Которое ты — ещё и провалила! Выбрав из «двух зол» — меньшее. Как ты же и вновь всё считала: «за» и «про-тив» себя. Ведь эта семья — у тебя уже в печёнках сидела! Не исправлялась. Не менялась… Ты помогала, а всё — без толку. И забила! Оставила их — при себе-них! И себя — при себе же. По итогу же и всех — без себя. И сама осталась — ни с чем-кем. Уверенная, что все беды — из-за нарушения правила и отношенческого запрета. А вышло так, что… и нет! И тебе бы его простили, вполне, если бы не пренебрегла своей работой! Но ты сделала это — и обрекла их на общий игнор и смерть! И теперь — влечёшь их же всё, пусть и всё с твоих слов и такого же отношения, «жалкое существование»! Где всем плевать, что тебе плохо… И где ты — должна им всё отдавать. Забрав до этого — с лихвой. Гори же теперь и выгорай — на радость тем, кто этого… и не оценит! А ещё чего лучше — вообще: «осудит». Твои тупые песни и оголтелые танцы — ни о чём-ком. Стоили ли этого крылья? А стоили ли — их жизни? Когда замкнёшь свой десятый круг — тогда и поговорим!
Пой и танцуй, меняй, Агата! Твой рай — он «ад»… И в «тушах смрада».
