Беквит повел их по мосту, потом через город, вывел из ворот и направил по тропе. Он разведывал дорогу. Охранял тылы. Подбадривал, когда они уставали. День за днем первым вставал и последним ложился. Куда бы они ни повернули, везде был он со своей винтовкой.
Именно Беквит не позволил им тронуть Клеменса. Девочки хотели убить проводника, отомстить за все страдания.
Беквит сказал что-то о том, чтобы заглянуть в пропасть, но не упасть в нее. Поэтому они оставили монстра на вершине пирамиды, парализованного, с широко раскрытыми глазами и мокрым от плевков лицом.
От безумной Ребекки помощи ждать не приходилось. Девочкам было непривычно чувствовать себя в роли матери взрослой женщины, но о Ребекке заботились все. Это отвлекало их от собственных несчастий. В каком-то смысле Ребекка и стала им матерью, своей беспомощностью и бессмысленным бормотанием объединяя в семью. Девочки кормили и мыли ее.
Ночью они спали, улегшись вокруг безымянного человека, который стал для них рыцарем в сверкающих доспехах. Только это были не сверкающие доспехи, а пластины зеленого нефрита. Тяжелая, пропитанная кровью штука, но Беквит свернул ее и держал рядом с владельцем. Доспехи Бога, как он их называл.
С большим трудом они добрались до маленькой флотилии плотов на берегу реки. Мужчину и Ребекку они устроили на одном из плотов и тянули за собой на веревке. Течение реки становилось сильнее, а силы убывали. После развилки начиналась еще одна, более широкая река.
Вдоль берега тянулась исхоженная тропа. Если спуститься вниз по Стиксу, сказал Беквит, попадешь в другой мертвый город. Он ходил туда один, тщетно разыскивая их.
Маленький отряд двинулся вверх по реке. Этот путь вел к цивилизации.
— Распределяйте силы, — говорил он девочкам. — Дорога домой займет определенное время.
Девочки обсуждали между собой, что значит «определенное»: неделя или месяц. И сколько еще предстоит пройти, сто миль, тысячу или больше. Хотя это уже не важно. Теперь они в безопасности. На пути домой. Когда они спрашивали Беквита, далеко ли еще, то слышали один и тот же ответ: «Не за следующим поворотом». Им нравилась его честность. Этому человеку можно верить.
А затем река разделилась на притоки; вправо и влево от нее отходили многочисленные туннели. Беквит выбрал один из них, и они брели по нему несколько дней, пока туннель не разветвился еще на десяток ходов. Стало ясно, что они заблудились.
— Здесь мы отдохнем, — сказал Беквит, и они разбили лагерь в старом загоне для рабов с ржавыми железными болтами и примитивным граффити.
День за днем снайпер пытался разведать путь.
Спасшиеся девочки — подобно членам любого первобытного племени — страдали от глистов, вшей и других неприятностей. Под ногтями у всех поселилась какая-то розовая плесень. Вода и пища вызывали расстройство желудка. Глаза болели. Суставы распухли. Никто не жаловался — они шли домой.
Потом девочек свалил грипп.
Под тихое журчание реки и неутомимое пение Ребекки Беквит заботился обо всех сколько мог. В конце концов настал его черед свалиться в лихорадке. Несколько дней болезни превратились в неделю. Беквит лежал в бреду, трясясь от лихорадки. Похоже, они ушли настолько далеко, насколько смогли.
Привычно сбившись в кучу, девочки предались коллективному отчаянию. Планета смыкалась вокруг них. Если не считать шума реки и испуганных вскриков, когда им снились ночные кошмары, мир вокруг становился все тише. Никто больше не уходил на поиски пищи. В лучшем случае они наполняли бутылки речной водой. Все спали по двадцать часов подряд. Долгая ночь медленно пожирала их.
Паралич постепенно отпускал Клеменса.
Когда неблагодарный гарем с безумной матерью, чубастым простофилей снайпером и еще дышащим телом врага удалился, Клеменс уже не сомневался, что все обошлось. Если яд не убил его, значит, его действие должно закончиться — вопрос лишь во времени. И тогда он начнет все сначала. Он это умеет.
Всю первую неделю он лежал на спине внутри каменного купола, смотрел в потолок и придумывал, как вновь вернуться на сцену. Это отвлекало от голода и жажды.
Без девочек, которые помогли бы ему создать империю, в этих продуваемых ветрами и проклятых Богом развалинах у него нет шанса. Может, стоит податься в восточные регионы, где его никто не знает. Возьмет новое имя — все равно Клеменс не настоящее — и найдет себе новую нишу. Если все время цеплять свой фургон к чужим лошадям, в конечном счете куда-нибудь приедешь. Главное — настойчивость.
Когда прошла неделя, а тело все еще не освободилось от власти яда, Клеменс забеспокоился. Даже с учетом замедлившегося обмена веществ силы скоро закончатся. Он смотрел на уложенные вдоль стены продукты и усилием воли пытался подтянуть их к себе — разумеется, тщетно. В один из дней Клеменс сказал себе, что когда-нибудь будет вспоминать это время как период, когда он был зелен, словно салат. Теперь он сам не отказался бы от листика салата.
Не давала покоя и другая мысль. Что, если хейдлы вернутся за ним? Девочек нет, и приносить в жертву теперь некого. Что, если они бросят его своему богу, этому чудовищу в яме? Не самая приятная мысль. Монстр примет его с распростертыми объятиями.
К счастью, хейдлы — эти бедняги — не пришли. Вероятно, сбежали, питаясь насекомыми и все глубже погружаясь в пропасть забвения. Провались они пропадом. С ними покончено.
В середине второй недели зашевелился указательный палец правой руки.
Планы Клеменса изменились. Еще не поздно пуститься в погоню за девочками. Он сохранил жизнь этим маленьким сучкам. Им оставалось лишь кричать, когда он дотрагивался до них. Прекрасно. Он превратится в злого духа. Им будут пугать детей. Приятная мысль. Он создаст империю из их страха.
Ладонь ожила, когда он спал. Вскоре ладонь уже перемещалась по полу, словно краб, подтягивая за собой всю руку. Клеменс умирал от голода, но еда была слишком далеко. Пришлось искать другой выход.
Ободрав костяшки пальцев о камни, Клеменс подтянул руку к лицу и сунул палец в рот, почувствовав вкус собственной крови. Это придало ему сил. Пришлось сделать над собой усилие, но мизинец — такая мелочь по сравнению с тем, что стояло на кону. Он впился в палец зубами.
Мяса на кости было мало, зато кровь утолила жажду. И к несчастью, привлекла к себе внимание.
Чуть позже Клеменс услышал, как внутри пирамиды скрежещут камни. Поначалу звук был слабым — он мог идти откуда угодно. Постепенно скрежет приближался. Клеменс чувствовал вибрацию камней, рушившихся где-то глубоко внизу, под его головой.
