буквально что и из воздуха появился, если уж и не голограммой возник, её бывший: и она с разворота от шока не разбила бокал с вином! Такой грустный, потасканный и… даже забитый какой-то. Ещё хуже, чем она! И даже ведь на мгновение — жалко стало. Но и до того же всё, как поняла, что если и не бокал, то вторая бутылка была точно лишней и попросила: если уж и не в «градус», то и почти что в цвет «шипучки»; точнее «шампуня», а и ещё точнее — «шампанского». Сделала глоток. Развернулась. Потеряла его. Вот уж и точно волшебство Менделеева: вне его же таблицы! Вновь глоток вина. Разворот. Обрела. И так — несколько раз, пока оба бокала не становятся полностью пустыми: и уже даже через стекло одного — она видит его; через другого — нет. Просит ещё одну бутылку вина с собой и две шампанского, троица «троицей» и перевес «перевесом», а про- и довести уж вечер «без него» — надо всё же попробовать! Пока ждёт на выходе такси, тянется к вину — и обретает вновь его рядом с собой, тут же отбрасывая эту идею: равно — как и с шампанским. Дожидается машины — и садится в неё… с ним же: теперь уже — и прямо-таки крайне недовольным, обиженным; но и всё так же — молчаливым. Никак на него не реагирует — словесно, только держит бутылку вина ногами, а руками скрещивает две бутылки шампанского: держа горизонтальную чуть выше — как крест; но и больше же отчего-то — именно «перевёрнутый». И он тут же опять исчезает! Усмехается. Доезжает до дома. Проходит внутрь и, включая, слушает автоответчик, на котором первым «высвечивается» сообщение из полиции, а затем уже и мужской голос сообщает, что этот-её номер был набран её бывшим же первым и «последним» — перед тем, как он покончил с собой! А дальше… дальше — она ещё слушает, но и уже не слышит, как её просят перезвонить, приехать в участок… ведь и всё же — под звон разбитых бутылок разом: «Кагора» и двух «Дьябло»!
Не твоя вина
(Cover — Анна Седокова)
Как топорно и баянно, пошло пытаться забыть и забыться — с помощью алкоголя. Не говоря уж и за то: кто о ком говорит, истина не в вине (не «в градусе»), не на дне; и что пытаться забыть — всегда помнить! Но и почему бы вновь не попытать удачу — с исключением в правиле? Вот и она так думает и, протиснувшись через танцующих в клубе, идёт к бару. Просит — до краёв виски со льдом, небольшой долькой лимона и таким же количеством сахара. Не «горько». Кисло! Выпивает. Съедает. Смакует! Но и не успевает до конца насладиться, как он вновь вытягивает её на танцпол. Неужели уже наигрался? Смотрит на него, он — на неё. И вот вроде бы — место искре и буре, но… Спустя не минуту даже, «секунду» — он смотрит опять вне её: на всех, кроме неё. И она вновь знает — почему! Выводит и выходит вместе с ним на сцену, сажает его посреди на стул, будто и для стриптиза, но заходит за его спину и смотрит: как вокруг него ходят «такие же, как она» — и он глаз с них не сводит. Что ж, для него они — действительно «на одно лицо» и без «почти», буквально и до мелочей; вроде: причёски и цвета волос, глаз, формы носа и разреза тех же глаз, губ, платья… И вот вроде бы всё равно — говорит же, что видит её; но ведь — и нет. Тогда и зачем врать? А он и не «врёт»: он художник своей жизни — «так» видит. После того, как и перед сном в очередной же раз пролистает их, прикрывшись какими-то «рабочими моментами»; а затем ещё и в нём — и не только уже «свайпая»! На что она же почти так же, выйдя из постели, «почти», ведь и с мыслями уже об именно «уйти», подойдёт наконец к шкафу, откроет его — и выпустит уже все его скелеты на волю, в виде: всё тех же и остальных девушек, не только из клуба, что пройдут через комнату и в «для неё» белье, платьях и обуви, с косметикой и украшениями, аксессуарами и гаджетами по его кровати, по нему самому, спустятся и выйдут из комнаты. И она проводит их взглядом, а он их так же — в телефоне. Да! Ведь и не может остановиться — в поиске и на «одной». Не понимает, что она — «такая» и лишь «с ним». И не поймёт! Как и то, что она уже давно собрала свои вещи и просто ждала последнего, не «крайнего», «победного» повода: не столько и его, сколько «своего»! Оставит за место себя одну из тех, «крайних же», вместо записки и «чмока» — для «такого» же и определённо-го: без — ка. Разницы же нет! Да и совершенно при том — спокойно. Тихо. Мирно и молча. Понимая и принимая. «По образу же и подобию». Да! Уж где-где, а здесь — женщину никто лучше не поймёт, чем… женщина же. Да и не придумает! А мужчин… Баланс и равновесие как тянули, так и тянут миры друг к другу: плохое к хорошему, хорошее к плохому… Вот только и выбор был тут — побольше и поразношёрстней. Куда уж и мужчине-то — делать себе клонов, копий: когда он один такой оригинал и спутать его ни с кем нельзя. Просто: «невозможно». А женщин — возможно. И нужно. А в некоторых случаях — ещё и «должно»! Так и живут. Вернее: «существуют». Ну а она просто уже устала и имела полное право — уйти и оставить «не иную» и всё за место себя. Женская солидарность: за себя и того парня! Да и единственной она не станет, а сидеть на одном месте — уже нет никакого смысла: если ему, как и таким же, как он, дано быть одним и одними же на всех, то пусть другие «такие же, как она» будут за и для него, них — не она!
