– Я слышал что-то подобное, да – но в общих чертах. И?
– А теперь немного подумайте – а что, если это правда? Что, если действительно, в каждом нашем изображении живет наша душа? Что, если действительно, каждая фотография забирает ее с собой? Или не ее всю – а хотя бы ее частицу?
– Ну тогда практически все люди в мире были бы без душ – или имели их, разорванными среди миллионов фотографий, – возразил я. – Вы только представьте, сколько сейчас среднестатистический человек имеет своих изображений!
– Ну может быть человеческая душа регенерируется, – пожал он плечами.
– Тоже хорошая гипотеза, – кисло улыбнулся я.
– Но это уже мелочи, – махнул он рукой. – Я хочу сказать про совершенно другое. Ведь если даже у человека душа может уходить в снимок – то что будет с существом, который сам – сплошная душа?
* * *
– Как я предполагаю, – продолжал он. – Оно случайно попало в ваш кадр. Может быть, вы застали его врасплох, а может быть, оно просто было любопытно и захотело узнать, что потом будет. Но как бы то ни было, вы его сфотографировали.
– Это женщина, – сказал я. – Это очень красивая женщина. С… – я сглотнул. – С металлическим носом.
– Латунным, – кивнул карлик. – У жезтырнак нос латунный. Это связано с тем, что латунь в Казахстане…
– Да неважно, – перебил его я. – Что дальше-то делать?
– Это зависит от того, чего она хочет. И того, что хотят другие.
– Другие? Какие другие?
– Ну я полагаю, что вы видели много необычного в последнее время… – снова этот вкрадчивый тон.
– Мебель, – признался я. – Мебель передвигается. Даже на моих глазах. Рыбка умерла. Еще… лицо в окне, да… шорохи…
– Лицо в окне – это кто-то из абилетов, – снова кивнул он. – Они почуяли проход и заинтересовались им.
– Абилеты?
– Не берите в голову, – махнул он. – Видите ли… у меня все предки были шаманами, по обеим линиям… такая… профдинастия можно сказать, – он криво усмехнулся. – Но революция, то–се, ссылки, лагеря, религия – опиум… ну и все такое прочее. Так что я просто доктор исторических наук. Хотя лекции по степени введения в транс могут поспорить с шаманским камланием...гм... Но мы отвлеклись от темы. Итак, жезтырнак, какой-то абилет…может, даже и не один…
– Рыбка, – напомнил я.
– Рыбка, – повторил он. – И мебель. Это может быть тоже абилет, а может и нет… Скажите… – задумчиво произнес он. – Вы не можете вспомнить… Вы случайно в тот день этим же фотоаппаратом рыбку не снимали?
– Снимал, – кивнул я. – И…
Я вдруг замолчал и похолодел. У меня возникло чувство, будто все сходится – но сходится так, что лучше бы и не сходилось.
– Что такое? – обеспокоенно спросил профессор.
– И мебель.. – пробормотал я. – Я ее тоже… того… фотографировал... на эту же карточку…
– Ну-ка, ну-ка… – наклонился он вперед. – А вот теперь давайте вы расскажите. И поподробнее.
* * *
– Ах, вот оно как… – протянул он, когда я закончил рассказ. – Я и не предполагал, что все так…
– Так – это как? – осторожно уточнил я.
– Давайте, будем считать, что просто «так», – уклончиво ответил он. – Не думаю, что вы действительно хотите знать, с чем столкнулись.
Я покопался в своих ощущениях и понял, что да, не хочу.
– Она может управлять тем, что на тех фотографиях. Не знаю, каким образом – точнее, как это объяснить с точки зрения науки – вероятно, все связано именно с этими душами предметов… и она, находясь там, может воздействовать через эти души на их оригиналы… интересно-интересно…
– Чрезвычайно интересно, – мрачно ответил я. – То есть, теперь у меня пожизненный полтергейст?
– Не совсем, – покачал головой он. – Полтергейст, если вам угодно называть подобных существ так, действуют в рамках всего помещения. То же, с чем столкнулись вы, может оперировать лишь тем, что было сфотографировано – и ни на сантиметр в сторону.
– Забавно, – усмехнулся я.
– Ничуть, – хмуро ответил профессор. – Скажите, вы кроме рыбки никого больше из живых не фотографировали на ту карточку?
– Нет.
– Это хорошо. Значит, никто, скорее всего, кроме вашей рыбки не пострадает.
– Скорее всего?
Он промолчал.
– Скорее всего?
– Мы слегка ушли от темы, что я начал, – несколько нехотя сказал он. – Видите ли, все эти…существа, что стали приходить к вам… они же приходят не просто так…
– Я почему-то так и понял, – мрачно ответил я. – И чего они хотят?
– Чтобы вы их тоже сфотографировали, – спокойно ответил он.
* * *
– Они собираются вокруг вас, потому что думают, что путь только тут. Во всяком случае, знакомый путь…
– А кто этот мальчик? – вдруг не к месту вспомнил я.
– Какой?
– Ну тот, что меня привел…лысый такой?
– А, этот… – махнул рукой профессор. – Это тазша.
– Тазша?
– Да. Ничего особенного, он из потустороннего мира.
– А, – сказал я.
– Они боятся.. они все боятся нового мира – вашего мира. Разве вы не видите, что их мир уходит? Умирают старые шаманы, леса вырубаются…никто не пасет стада, охотники реже ходят в леса. Их мир умирает – и они не могут перейти в ваш, они не знают как. А вы случайно впустили туда жезтырнак. Думаю, что поначалу ей это не понравилось…
– У меня упал фотоаппарат, – вспомнил я.
– Да, ей не понравилось, – кивнул он. – А потом она привыкла. Даже вошла во вкус… И они тоже почуяли это.
– Что «это»?
– Они поняли, что могут перейти в новый мир. Пока они поняли, что ей это удалось через вашу камеру – вот вы и видели их. Но когда-нибудь они поймут, что и через другие вещи… Не дай Бог, если они поймут, что есть другие вещи и иные пути…
– И что мне делать?
– Выгнать жезтырнак. Уничтожить карту.
– И это все?
– Не знаю. Будем надеяться, что они еще не научились. Они все злы и обижены – и не на кого-то конкретно, а на всех вас. И убийство кого-то из вас может быть всего лишь местью вам за какую-то давнишнюю обиду.
– Всего лишь?
– Да, – пожал он плечами. – Для них это «всего лишь». Для многих их них то, что связано с вами – «всего лишь». Но не то, что связано с ними.
– Это.. Это неправильно..
– У мира духов свои правила, – усмехнулся он. – И даже их они нередко не соблюдают. Ты думаешь, тазша привел тебя потому, что обеспокоен за людей?
– Я ничего не думаю, - мрачно ответил я.
– Тазше наплевать на людей. Он шутник, весельчак – он любит развлекать детей, но до тех пор, пока ему это нравится. Во всем остальном ему на вас наплевать – как и многим там, откуда он пришел. Но ему – и многим там, откуда он пришел, – не понравилось то, что появился проход. И еще больше не понравилось то, что другие стали искать этот проход.
