Она ошиблась. На пороге комнаты стоял зверь неизвестной породы размером с большого льва. Не волк, не тигр - нечто иное. Зверь не двигался, глядя на людей круглыми жёлтыми глазами. Парень медленно потянулся к бите, которая сегодня помогла им добыть примерно три месяца кайфа. Зверь сделал несколько шагов вперёд, целиком зайдя в комнату.
Лобастая голова, короткие уши, мощные, как у гиены, челюсти, длинное тело, двигающееся невероятно пластично, словно перетекая с место на место. Мускулистые лапы, средней длины хвост. Хищник, ужас, смерть…
- Киса, киса… - Парень почти дотянулся до биты, пытаясь улыбаться зверю побелевшими губами. - Ты из какого зоопарка сбежала…
Смерть чуть наклонила голову вбок, рассматривая людей. И парочка с изумлением увидела в жёлтых, уставших от чего-то неведомого, глазах отблеск сострадания к своим жертвам. Короткий, слабенький, тотчас же потухший.
А потом - смерть прыгнула.
Когти до кости распахали схватившую биту руку - от ключицы до запястья. Бита отлетела в сторону, парень заорал - дико, страшно. Девушка шарахнулась в сторону, прижавшись к стене, и тихонько скулила, мутными от ужаса глазами глядя на вершащуюся расправу.
Когти совершили два короткий взмаха по диагонали, и из распоротого живота парня на грязный пол вывалились внутренности. Крик прервался, и наркоман лицом вперёд повалился на старый матрац, дёргая ногами в наступающей агонии.
Зверь развернулся к девушке, его передние лапы оставили кровавые следы на замызганных досках жилища. В глазах у девушки промелькнуло что-то осмысленное, она дёрнулась в сторону дверного проёма, пытаясь покинуть комнату.
Кошмар оказался прямо перед ней, сделав бегство невозможным. Его передние лапы легли девушке на плечи, заставляя опуститься на колени. Словно вымаливая прощение за всё плохое, что она сделала в своей не очень длинной и не совсем правильной жизни.
Через несколько секунд массивные челюсти с хрустом сомкнулись на её лице, острейшими клыками рассекая мышцы, дробя кости, отнимая жизнь…
…удары становились всё реже, «перевёртышам» словно надоело пинать беспомощного человека. Реальность расплывалась в глазах багровой кляксой, в голове была нехорошая, вязкая тяжесть. На теле, казалось, не осталось живого места.
- Давай делись, говнюк… - Махно ловко обшарил карманы Курмина, костистый кулак больно въехал в левую почку, когда Михаил пошевелился, пытаясь разогнуться. - Не дёргайся, клоун, лежи смирненько…
- Чего там? - нетерпеливо спросил Ледяной. - Есть чего?
- Да он пустой, сучара! - зло ответил обыскивающий. - Тут даже на рваный гондон нет…
- Снимай пальто с него, что ли. Не пустыми же уходить, в натуре.
- Да ну нафиг. - по голосу, Курмин узнал Писаря. - В кровище изляпалось. Решето за такое даже на нормальный пузырь не отвалит. Поканали отсюда, хорош развлекаться…
- Потопали… - лениво отозвался Ледяной, словно возле их ног лежал не человек, а яблочный огрызок. - Хватит говно ногами месить, надоело уже…
Послышался хруст снега под удаляющимися шагами.
Курмин шевельнулся, избитое тело незамедлительно отозвалось болью. Сил не оставалось даже на крик о помощи, не говоря о том, чтобы встать и пойти.
Михаил всё же попробовал крикнуть, но вместе с хрипом из горла на затоптанный снег выпал кровавый сгусток. Курмин со стоном обмяк и мутным взглядом посмотрел в вечернее небо. Звёзды безучастно поблёскивали вверху, им было всё равно - выкарабкается он или умрёт. Всё равно, как и трём «перевёртышам», уходившим вглубь своего района. Курмин закрыл глаза…
* * *
Никого обижать нельзя…
Курмин открыл глаза. В теле ощущалась необъяснимая лёгкость, словно три ублюдка не калечили его на мёрзлой земле.
Михаил был у себя дома. Живой и невредимый, полностью отдающий себе отчёт в том, что же произошло с ним недавно. И самое главное - отлично понимающий, что произойдёт совсем скоро. И это его нисколько не пугало. Недостающий кусочек встал на своё место, и все мучающие его сны приобрели пронзительную чёткость. Она была страшной, неотвратимой… и - облегчающей душу. Какой смысл противиться судьбе, если тебе уготован именно такой путь. Если по-другому - нельзя…
В ироничной поговорке "Не буди во мне зверя" есть своя доля правды. У Курмина она имела потаённый смысл, который он сам понимал только тогда, когда уже ничего нельзя было изменить. Да и не хотелось, искренне говоря…
Любые обиды материальны. Они копятся, наслаиваются одна на другую, пока не произойдёт взрыв. Кто-то умеет прощать, кто-то живёт с этим всю жизнь, озлобившись на всех и вся. Кто-то вымещает злобу на слабых. У всех по-разному.
Зверь внутри Курмина не просыпался без надобности - только когда наступал предел… Его выпускал наружу не Курмин, а люди - считающие, что вольны поступать с другими как с существами низшего порядка. Унижая, втаптывая в грязь, избивая. Точно зная, что не получат достойный отпор.
После каждого превращения это стиралось из памяти Курмина, до следующего раза.
За восемнадцать лет он превращался в палача? творца справедливости? абсолютное зло? - девятнадцать раз. Из них восемь - за последние пять лет. Из них три - за прошлый год. И всегда жалел только об одном - что никто не узнает, почему смерть в его облике нашла именно этих людей. Чтобы другие сделали выводы, и зверь никогда больше не просыпался. Ведь это так просто - не навредить слабому…
Никого обижать нельзя!
Потому что когда-нибудь придёт возмездие.
Маленький горбун не убивал невинных. Виновные получали по заслугам, Зверь каким-то образом определял, кому ещё можно дать шанс, а кто уже никогда не изменится. Зачем жить человеку, получающему удовольствие от унижения других, не способному творить добро в принципе. Когда человек перестаёт им быть, к нему приходит Зверь. Которого он сам позвал, пусть и не зная этого.
Никого обижать нельзя…
Курмин разделся и приготовился к ожиданию. Закрыл глаза, вспоминая тех, с кем предстоит встреча.
Продавщица. Толстый. Трое из "Перевёртовки".
Через минуту Зверь начал просыпаться…
