– Но вы же меня оттуда заберете?
– Как-нибудь да извлеку, – уклончиво ответил он.
– Это как понимать?
– Так, что, может быть, вы явитесь суда по кусочкам.
– А потом вы меня соберете, польете живой водой и я оживу? – попытался пошутить я. Что мне еще оставалось?
– Нет, – серьезно ответил он. – Это сказки.
А потом щелкнула вспышка фотоаппарата.
И меня поглотила темнота.
* * *
Я открыл глаза.
Передо мной была стена в квартире профессора - кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.
Я повернулся.
Передо мной снова была та же стена.
Кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.
Я несколько раз провернулся вокруг своей оси – но ничего не менялось.
Кусок обоев и застекленный шкаф с книгами.
Я провернулся еще раз.
И столкнулся лицом к лицу с женщиной.
Ее латунный нос тускло поблескивал.
– Привет, – сказал я ей.
Она смотрела на меня, наклонив голову – точь-в-точь как тот мальчик, таз… как его звали?
– Не надо, – сказал я.
Она молча продолжала смотреть на меня.
А потом она открыла рот.
И закричала.
Я успел зажать уши руками, но даже так меня скрутило болью вплоть до желудка.
Я упал на колени.
Я не слышал ничего, но чувствовал, как на меня осыпаются осколки стекол из шкафа, вспучиваются обои.
Когда я поднял голову, ее уже не было.
Только что-то колыхалось там, где-то внутри – где-то в глубине куска обоев и застекленного шкафа с книгами.
Я протянул руку.
И прошел сквозь.
Я шел сквозь долго, бесконечно долго, узнавая куски своей квартиры – тумбочка, телефон, шкаф…шкаф, тумбочка, телефон… и мозаика, рассыпанная и собранная в произвольном порядке.
А потом снова вышел сквозь.
И тут на меня навалился запах. Точнее даже вонь. Отвратительная, ужасная вонь, равной которой я еще не испытывал. Это был дичайшая смесь гнили, разложения и гноя, которая проникала через нос и растекалась липкой влагой в желудке.
Несколько длинных, невероятно длинных теней стояли и наблюдали за мной.
– Эй! – крикнул я. – Я ищу желтыр…жел.. Женщину с собакой!
Они продолжали молчать.
– Я не хочу причинить ей я зла… – пробормотал я, впрочем, понимая, как это глупо выглядит. Что я – человек – мог причинить им – духам или кто это там были они – да еще и на их территории? Скорее уж я должен молить их, чтобы они пропустили меня.
– Я могу пройти? – сказал я, пытаясь придать голосу твердость.
Они молчали.
– Я хочу пройти.
Молчание.
– Я должен пройти.
Они не шевелились.
Может быть, они глухие? – мелькнуло у меня в голове. Почему бы не допустить такую возможность? Может, они не могут понять, что мне надо, потому что не могут понять, что я делаю.
Я медленно сделал шаг вперед.
Тени не шевелились.
Я сделал еще шаг.
Ничего.
Я украдкой – но тем не менее глубоко – вздохнул и пошел, пытаясь придать своей походке уверенность. Я вспомнил старый совет, данный мне когда-то в детстве – не показывай собаке, что ты ее боишься. Те чуют страх – так может и эти…существа...могут его чуять.
Меня никто не преследовал.
А я не оглядывался.
Я шел через лабиринты, из стен которых тянулись руки, через улицы городов, в подворотнях которых за мной наблюдали тени, через лес, на ветках которых качались желтые глаза…
Я шел и шел, все время сквозь, не оглядываясь.
И даже не смотря вперед.
Просто шел.
Пока не понял, что все закончилось – и «сквозь» больше нет.
Это был какой-то хаос, нагромождение.
Уродливейшее порождение воспаленного рассудка.
Видимо, это были обрывки представлений о том, как выглядит наш мир и попытки вписать его в мир свой, существовавший когда-то и теперь исчезающий без следа.
И посредине всего этого стояла она.
И держала на руках поскуливавшего сашкиным голосом пса.
Она была красива. Она была бесспорно красива – и я даже не мог понять, чем, как, почему, и с чего я вообще в этом момент мог думать о красоте – и тем более, ее. Я даже не мог бы сказать, сколько ей лет – иногда мне казалось, что она совсем юна, а иногда, что уже вступила в пору бальзаковского возраста. Черты лица ее подрагивали и неуловимо менялись – и в этот же самый момент я чувствовал, как что-то щекочет меня в висках, под кожей. Неужели, пытается понять, какие женщины мне нравятся – мелькнуло в голове – чтобы подобрать подходящий облик? Но зачем? Или же она это делает безотчетно, повинуясь инстинкту – или что там вместо него у… у таких, как она?
У нее не выйдет. У нее ничего не выйдет – мне нравится совершенно иной тип. Совершенно. У нее никогда не получится стать шведкой – только потому, что она не понимает, кто это. Она пытается уловить смутные черты, да – и я даже вижу, как они мелькают у нее на лице – но от этого она становится невероятно жуткой…
– Я хочу забрать собаку, – сказал я.
Она прижала пса к себе.
– Отдай его мне.
Ее лицо исказилось – но в злобе ли или же в мольбе?
И она быстро отступила в темноту.
И тут я понял.
Боже мой, как же действительно страшно и одиноко было этому несчастному духу в нашем мире! Какой хаос творился в ее голове – и как она бесплодно пыталась хоть как-то систематизировать все. Она не могла понять, что происходит, что это такое – и как с этим быть. Она пыталась сравнивать все со знакомыми ей столетиями вещами – но даже те вещи изменились настолько, что она не могла с этим справиться.
Духи не злы, нет. Они просто испуганы, потеряны. И им нужна наша помощь. Они ищут нашу помощь – как могут, как умеют. И не их вина, что мы тоже боимся их.
И их обида уничтожает нас – и их возможность жить в мире.
Эти мысли бились в моей голове – и я не мог понять, мои ли это мысли, или же это она рассказывает мне все это.
– Я помогу тебе, – сказал я вслух. – Я понял тебя – и я помогу тебе.
«Хорошо» – прошелестело то ли вокруг, то ли в моей голове.
– Я расскажу тебе про этот мир. Не все, ты сама понимаешь, что я всего не знаю.
«Понимаю».
– Но хотя бы основы. И скажу, где и как найти остальное.
«Хорошо».
– Но я хочу кое-что взамен.
«Взамен?»
– Мне кажется, что это будет справедливо.
Молчание.
Я похолодел. Неужели я провалил переговоры.
– Мне нужно совсем немногое! – спешно выкрикнул я.
«Немногое?»
Уф, кажется, она еще тут. Хотя как она может быть не тут, когда я в ее голове – или что там может быть у духов?
– Я пришел за этим.
