Я взяла его в руки и принялась внимательно разглядывать.
Почему же я рисовала его снова и снова?
Я повернула лист под одним углом, потом под другим, как будто пытаясь таким образом найти ответ.
Темные глаза смотрели на меня, но в них ничего не читалось.
Почему же я рисовала мертвого парня?
И кем он был?
Из Аарона я больше ничего не смогла вытянуть. Он и так рассердился на себя за то, что проболтался.
В школе я попыталась попросить у него прощения, но он отвернулся и зашагал прочь. А когда я позвонила ему домой, Джейк сказал, что его нет.
— Я не могу тебя потерять, Аарон, — прошептала я, положив трубку. — Ты значишь для меня слишком много.
Сейчас, уставившись на рисунок, я спросила у него:
— Кто ты? И почему я целовалась с тобой?
Почему же я рисовала мертвого парня? Почему делала это снова и снова?
Неожиданная мысль заставила меня содрогнуться.
Неужели он управлял моей рукой?
Неужели заставлял рисовать его? Неужели руководил мной из могилы?
Я скомкала рисунок. Потом схватила два карандаша и склонилась над альбомом.
— Нарисую кошку, — объявила я.
Кстати, до экзаменов осталось всего две недели. Если я не представлю достойных работ, то меня не возьмут на специальные курсы.
— Нарисую тебя, Руни, — сказала я. — Где ты?
Но, конечно, этой глупой кошки, когда надо не оказалось рядом.
Я склонилась над альбомом и стала рисовать по памяти.
— Марта, — раздался мамин голос. — Пришла Адриана!
Я услышала доносившиеся из коридора шаги подруги.
— Привет. Что случилось? — сказала я, как только она вошла в мою комнату.
— Ничего особенного. Как дела? — ответила она. Потом стащила через голову свитер и кинула его на кровать. Зачесала назад свои вьющиеся волосы. — Бр-р, на улице так холодно. А ты уже как будто поправилась.
— Да, и чувствую себя нормально, — ответила я негромко. Я раз десять извинилась перед подругами за то, что испортила им веселье, и говорила, будто у меня все хорошо.
Но они все-таки не переставали успокоительно твердить, что я выгляжу отлично.
Адриана опустилась на кровать и спросила со вздохом:
— Ты уже сделала задание?
— Ага, — кивнула я. — Оно было совсем простым. Сейчас вот собиралась порисовать…
— А мои дела совсем плохи, — прервала меня подруга.
— С родителями? — спросила я. — Снова воюют? Может быть, переночуешь у меня?
Обычно в таких случаях Адриана отказывалась, но иногда обстановка дома накалялась настолько, что ей все-таки хотелось остаться у меня.
— Нет, не с родителями, — сказала она, поддевая ногой складку ковра. — Папа наконец-то уехал. В воскресенье.
Я не знала, что и сказать. Адриана была ближе к отцу, чем к матери, и нынешний расклад ее никак не мог устроить.
— Дела плохи с Иваном, — пояснила она. — Я очень волнуюсь за него.
— И что же он натворил на этот раз? — Я повернулась к ней, не выпуская из рук альбома, и начала рисовать.
— Я… я точно не знаю. — Адриана замялась. — Сегодня зашла в его комнату, чтобы о чем-то спросить. И увидела у него новый магнитофон и проигрыватель.
— Да? — Моя рука остановилась. — И что же в этом ужасного?
— Откуда у Ивана деньги на такие вещи? — ответила Адриана.
Я задумалась, но так ничего и не смогла сказать.
— Наверное, Иван их украл, — сказала Адриана наконец. — Ты же знаешь, что он толкается среди разного сброда. Двое его дружков вылетели из Уэйнсбриджской школы. Кажется, за поджог бани.
— Блестяще, — вздохнула я.
— Так вот, Иван торчит с этой швалью целыми днями, — продолжала Адриана. — Говорит, что они отличные ребята и знают, как нужно веселиться. И вот теперь у Ивана появились эти вещи. Он точно их где-то спер. Ему светит тюрьма. И я… я…
Я хотела было ответить, но, случайно взглянула на свой рисунок, воскликнула:
— Нет! О нет!
Оказалось, что я нарисовала не кошку, а все то же лицо.
Неужели мне предстоит рисовать его до скончания века?
Адриана положила руку мне на плечо и поглядела на рисунок. Потом тяжело сглотнула. Ее глаза сузились.
— Хочешь пойти на баскетбол в пятницу? — спросила моя подруга, все еще сжимая мое плечо.
— Что?
— Наши играют. В пятницу, — пояснила она. — Хочешь сходить? Повеселимся, забудем обо всем…
Но мне хотелось не забыть, а, наоборот, вспомнить.
Однако я сказала:
— Конечно. Обязательно пойдем и повеселимся.
* * *
Лаура взялась подбросить нас на матч. Она приехала даже раньше, чем нужно, и мы некоторое время катались по городу, слушая радио, подпевая во все горло и окликая из окошка знакомых ребят.
Мы вели себя как придурочные, но нас это мало заботило. Зима выдалась холодной и мрачной, и нам хотелось как-то развеяться.
Наконец наша машина остановилась на ученической стоянке перед школой через десять минут после начала игры. Из спортзала доносились возбужденные крики и стук мяча по деревянному полу.
Ища глазами свободные места, я мельком глянула на табло и увидела, что наши соперники, «Айронтонские ястребы», выигрывают со счетом восемь — ноль. Плоховато.
— «Тигры», вперед! — крикнула я. — Бей их!
Наконец мы уселись почти на самом верху, заставив кое-кого потесниться.
Трибуны продолжали надрываться.
— А где сейчас Аарон? — спросила Лаура, перекрывая шум.
— Не знаю. — Я пожала плечами. — Он мне не звонил.
Сегодня было не до него. И вообще ни до кого на свете.
Я решила полностью погрузиться в игру. Кричать вместе со всеми. Подбадривать «Тигров». Кружить по городу вместе с девчонками после матча. Или же завалиться в пиццерию.
Словом, вести себя, как все, а не как больная, которую все жалеют.
— «Тигры», вперед!
Прозвучал свисток. Тайм-аут. Я увидела, как Корки Коркоран вывела вперед свою группу поддержки[1].
— Обрати внимание на того парня из «Ястребов»! — крикнула Адриана, указывая куда-то рукой.
— На которого? — спросила я. — На того высокого?
— Они все высокие, — усмехнулась она. — Я про того, с черными вьющимися волосами.
— Который не знает, как завязывать шнурки? — уточнила я.
— Я буду за него болеть. — Адриана не обратила внимания на мою иронию.
— Предательница, — покачала я головой.
Группа поддержки откричала и отпрыгала свое, потом освободила место для игроков. Те, побросав полотенца и бутылки с водой, вернулись обратно.
Прозвучала сирена, и игра возобновилась.
К середине матча счет был двадцать — четыре.
— Есть охота, — сказала Лаура и потянула меня за руку. — Пойдем перекусим.
