Я продолжаю ждать.
Глубокий вздох. Затем:
— А он говорил тебе о том, что ему пришлось сделать, чтобы доказать, что именно он достоин занять данную должность?
Вот, начинается.
— Он не говорил тебе, что я заставил его сделать, чтобы именно его посчитали достойным?
Внутри меня уже все давно умерло.
— Нет, — говорит Андерсон, причем глаза его словно загораются в этот миг. — Я подозреваю, что об этом он тебе даже не упоминал, верно? Могу поспорить, что об этой стороне своей жизни он предпочел умолчать. Я угадал?
Я не хочу этого даже слышать. Я ничего не хочу узнавать. И больше выносить этой пытки я уже не могу…
— Не волнуйся, — говорит Андерсон, — я сам не стану проявлять инициативу. Пусть он лично сам поделится с тобой интереснейшими подробностями.
Я уже неспокойна. Я совсем неспокойна и начинаю впадать в панику.
— Я скоро должен буду возвратиться на базу, — говорит мне Андерсон, просматривая какую-то документацию. Его, похоже, совсем не беспокоит то, что наш разговор фактически представляет собой его монолог. — Я не могу оставаться долго под одной крышей, как его мамаша, в таком месте. К тому же я плохо нахожу общий язык с больными людьми, к сожалению. Хотя здесь для меня местечко отыскалось довольно симпатичное, учитывая все сложившиеся обстоятельства. Я иногда использую его как свою штаб-квартиру, чтобы именно отсюда наблюдать за тем, что происходит в жилых кварталах контролируемой территории.
А бой идет.
Сражение продолжается.
Там не прекращается кровопролитие. Там остались Адам, Кенджи, Касл и другие…
Как же я могла забыть обо всем этом.
Перед мысленным взором мелькают страшные, ужасающие картины того, что могло за это время произойти там, снаружи. И мне даже трудно представить, что именно там случилось. В порядке ли они. Знают ли о том, что я жива. Удалось ли Каслу освободить Брендана и Уинстона.
Может быть, кто-то из тех, кого я знаю, уже погиб.
Я оглядываюсь по сторонам безумным взглядом. Я встаю со своего места, убежденная в том, что все это представление было лишь хорошо продуманной ловушкой, и сейчас мне обязательно нанесут страшной силы удар сзади, или кто-то уже поджидает меня на кухне с огромным ножом. Я начинаю задыхаться, мне явно не хватает воздуха. Что-же-делать-что-делать-что-делать… Наконец я выдаю:
— Что я вообще тут делаю? Зачем вы меня сюда привезли? Почему до сих пор не убили?
Андерсон внимательно смотрит на меня. Склоняет голову набок и говорит:
— Ты меня очень расстроила, Джульетта. Очень, очень сильно расстроила. Ты поступила очень плохо.
— Что? — Другого я ничего сказать не в состоянии. — Вы о чем? — Мне приходит в голову вопрос: а он вообще знает, что случилось с Уорнером? Еще немного, и я раскраснеюсь до корней волос.
Но он только глубоко вздыхает. Хватается за трость, стоящую рядом с его диванчиком. Ему приходится сильно напрячься, опираясь на трость, чтобы подняться на ноги. И даже при всем этом я вижу, что все тело его сильно дрожит.
Он стал калекой.
— Это ты со мной сделала, — поясняет Андерсон. — Тебе все же удалось взять надо мной верх. Ты прострелила мне обе ноги. Ты чуть было не выстрелила мне в сердце и похитила моего сына.
— Нет, — задыхаюсь я, — это была не…
— Это все ты, — обрывает он меня. — И теперь я вынужден наверстать упущенное.
Дышать. Я напоминаю себе о том, что надо постоянно дышать.
— Просто удивительно, — говорит Андерсон, — что ты тогда была совершенно одна. В комнате находилось три человека. Ты, я и мой сын. Мои солдаты самым тщательным образом обыскали все вокруг в поисках подмоги, но выяснилось, что ты тогда действительно пришла одна. — Пауза. — Я-то решил, что ты явилась с целой командой помощников. Видишь, я и подумать не мог, что ты такая отважная и решишься встретиться со мной один на один. Но ты сумела разоружить меня и освободить заложников! Тебе для этого пришлось тащить на себе двух взрослых мужчин, не считая моего сына, чтобы доставить их в безопасное место. И как тебе это удалось — я отказываюсь понимать.
И тут до меня доходит: выбор же так прост.
Либо я рассказываю ему правду про Адама и Кенджи, чем ставлю их жизнь под риск, так как Андерсон тут же начнет охоту на них, либо я принимаю его заблуждение за истину.
Я встречаюсь с ним взглядом.
Киваю. И говорю:
— Вы называли меня глупой девчонкой. Вы говорили тогда, что я слишком труслива и не могу даже защитить саму себя.
Впервые я замечаю дискомфорт в его поведении и взгляде. Наверное, он думает, что я смогу повторить все это еще раз при желании.
И мне тоже начинает казаться, что, да, конечно, смогу. Какая прекрасная мысль!
Но пока что мне еще интересно узнать, зачем же все-таки я ему понадобилась. Почему он так долго разговаривает со мной. Я не тороплюсь немедленно нападать на него. Я понимаю, что у меня перед ним имеется определенное преимущество. Я с легкостью опережу его действия.
Андерсон прокашливается.
— Я собирался вернуться на командный пункт, — говорит он и набирает в легкие побольше воздуха. — Но теперь стало ясно, что моя работа здесь еще не доведена до конца. Ваши люди усложняют мне жизнь, и нам становится все труднее и труднее просто убивать гражданских. — Пауза. — Вернее, даже не так. Убивать их как раз совсем нетрудно. Только это становится непрактично. — Он смотрит на меня. — Если бы я их всех переубивал, тогда кем я стал бы править, верно?
Он смеется. Смеется так, будто только что рассказал мне забавную шутку.
— Что вы хотите от меня? — спрашиваю я.
Он снова набирает в легкие воздух, улыбается и произносит:
— Должен признаться, Джульетта, ты сумела произвести на меня сильное впечатление. Ты одна сумела одолеть меня. Ты проявила прозорливость и взяла в заложники моего сына. Ты выручила двух своих товарищей и вызвала настоящее землетрясение, чтобы спасти всех остальных! — Он снова смеется. Хохочет так, что не может остановиться.
А я и не собираюсь говорить ему, что далеко не все сказанное им правда.
— Теперь я вижу, что мой сын был прав. Ты могла бы стать для нас бесценной, особенно сейчас. Ты знаешь все то, что происходит там у них. Гораздо лучше, чем это запомнил Аарон.
Значит, Уорнер уже виделся с отцом.
И раскрыл ему все наши тайны. Конечно же. Странно еще, что это меня удивляет.
— Ты могла бы помочь мне уничтожить всех своих дружков, — продолжает Андерсон. — И рассказать мне все то, что нам сейчас крайне необходимо узнать. Ты могла бы поведать мне и о других уродцах, о том, на что они способны, в чем заключается их сила и слабость. Ты могла бы провести меня в их убежище. Ты бы сделала все, что я приказал бы тебе сделать.
