Теперь перед собой я вижу лицо.
Я пытаюсь сосредоточиться, чтобы определить его форму, цвет, чтобы все у меня перед глазами сфокусировалось, но это очень, очень трудно сделать. Неожиданно мне становится трудно дышать, мне начинает казаться, будто у меня в горле появились острые лезвия, будто мои легкие проколоты, и чем больше я моргаю, тем сильнее расплывается передо мной картинка. Очень скоро я понимаю, что едва дышу, и я вдруг вспоминаю детство, когда доктора заявили, что я страдаю приступами астмы. Но они ошибались, мое неровное поверхностное дыхание не имело ничего общего с астмой. Оказалось, причиной всему — беспокойство и паника. Но сейчас мои ощущения похожи на те, что я испытывала тогда, когда была маленькой. Это как будто я пытаюсь набрать в легкие побольше воздуха через очень тоненькую соломинку. Как будто легкие закрылись, объявили каникулы. У меня кружится голова, я уже плохо соображаю. И эта боль, боль, нескончаемая боль. Боль ужасная. Это самое страшное. Она нескончаема.
Внезапно я слепну.
Я скорее чувствую кровь, а не вижу ее, я чувствую, как она выливается из меня, а я продолжаю моргать, и моргать, и моргать в тщетной попытке восстановить зрение. Но я не вижу ничего — только белую дымку. Я ничего не слышу, только удары сердца в ушах и еще свое собственное короткое, поверхностное дыхание. Мне жарко, нестерпимо жарко. А кровь такая свежая и теплая, она лужицей растекается подо мной и вокруг меня.
Жизнь вытекает вместе с ней, и я думаю о смерти, я думаю о том, какую короткую жизнь я прожила, как мало мне досталось пожить. Как я провела ее всю в страхе, как никогда не могла постоять за себя, как хотела стать кем-то другим, тем, кем хотят стать все. Целых семнадцать лет я пыталась вогнать себя в шаблон, с которым, как я считала, остальным будет намного комфортнее и безопаснее.
Но ничего не помогало.
Итак, я умру, так ничего и не достигнув. Я никто. Я всего лишь глупая девчонка, истекающая кровью на полу в доме у психопата.
И я думаю, что, если бы мне пришлось все начать заново, я бы поступила по-другому.
Я была бы лучше. Я бы изменила себя. Я сделала бы другим этот жалкий и беспомощный мир.
И начала бы я с того, что убила бы Андерсона.
Плохо только то, что я скоро умру.
Глаза у меня открыты.
Я оглядываюсь по сторонам и думаю — что за странный вариант жизни после жизни? Непонятно, при чем тут присутствующий здесь Уорнер и почему я до сих пор не могу двигаться, да еще эта невероятная не проходящая боль! Что еще более странно — я вижу перед собой Соню и Сару. И я даже не стараюсь понять, как и почему они тут оказались.
А еще я слышу.
Звуки становятся более отчетливыми, и так как мне трудно поднять голову, я решаю вместо этого сосредоточиться на разговоре, доносящемся до моих ушей.
Они спорят.
— Вы должны! — кричит Уорнер.
— Но мы не можем… мы не можем даже д-дотрагиваться до нее, — заявляет Соня, чуть не плача. — Мы никак не сможем ей помочь…
— Я не могу поверить, что она умирает, — захлебываясь слезами, выдавливает Сара. — Я сначала не поверила, что вы говорите правду…
— Она не умирает! — возражает ей Уорнер. — Она не умрет! Пожалуйста, выслушайте меня, я вас прошу! — в отчаянии умоляет он. — Вы можете ей помочь. Я пытаюсь до вас достучаться. Вам всего-навсего нужно дотронуться до меня, и я впитаю вашу силу, ее можно будет проводить через меня. Я смогу управлять вашей энергией и перенаправлять ее…
— Но этого не может быть, — упрямствует Соня. — Это же… Касл нам ничего подобного не говорил… Он бы обязательно нам все рассказал, если бы вы умели делать нечто подобное…
— Господи, прошу вас, послушайте же меня, — настаивает Уорнер, хотя голос у него уже начинает срываться, — я же не пытаюсь вас обмануть…
— Вы нас похитили! — одновременно выкрикивают девушки.
— Это был не я! Это не я вас похитил!..
— С какой стати мы должны вам верить? — спрашивает Сара. — Откуда мы знаем, что это не вы с ней сотворили?
— Почему же вам наплевать на нее? — Он тяжело дышит. — Как вы можете оставаться безразличными? Неужели вам все равно, что она истекает кровью… а я-то думал, что вы с ней подруги…
— Разумеется, нам не все равно! — возмущается Сара. — Но только как мы ей можем сейчас помочь? Куда мы ее заберем? Кому покажем? К ней никто не может прикасаться, и она уже потеряла слишком много крови… вы сами посмотрите на…
Тяжелый вздох.
— Джульетта!..
Шаги рядом со мной топ-топ-топ. Где-то у самой головы. Все звуки снова будто сталкиваются один с другим, сбиваются и кружатся возле меня. Не могу поверить в то, что я еще не умерла.
Даже представить не могу, сколько времени я лежу вот так.
— Джульетта! ДЖУЛЬЕТТА!!!
Голос Уорнера похож на веревку, за которую я хочу ухватиться. Я хочу поймать ее конец, завязать его вокруг пояса, чтобы он вытянул меня из этого парализованного мира, куда я попала, как в капкан. Я хочу сказать ему, чтобы он не волновался, что все в порядке, все будет хорошо, потому что я уже приняла это, я уже готова умереть, только я не могу. Я ничего не могу сказать. Я почти не дышу, я не могу шевелить губами. Я мучительно дышу и удивляюсь, почему мое тело до сих пор никак не может сдаться.
Но вот Уорнер зачем-то встает надо мной, над моим истекающим кровью телом, широко расставив ноги, но так осторожно, чтобы ни в коем случае не задеть меня. Он хватает меня сразу за обе руки выше локтей и говорит:
— С тобой все будет в порядке. Мы сейчас все сделаем… они помогут мне все поправить… ты поправишься. — Он глубоко дышит. — Ты будешь абсолютно здорова. Ты меня слышишь? Джульетта, ты меня слышишь?
Я моргаю и смотрю на него. Я моргаю-моргаю-моргаю-моргаю и понимаю, что меня по-прежнему поражают его глаза. Какой восхитительный оттенок зеленого!
— Каждая из вас пусть возьмет меня за руку! — кричит он девушкам, продолжая крепко держать меня за руки у самых плеч. — Начали! Прошу вас! Умоляю вас!..
И почему-то они решают послушаться его.
Может быть, они увидели что-то в выражении его лица, в его взгляде, в нем самом. Может быть, они увидели то же, что и я в своей туманной расплывчатой перспективе. Отчаяние, боль и страдания как будто впечатались в его лицо, в то, как он смотрит на меня, словно он сам умрет, если сейчас погибну я.
И мне приходит на ум одна мысль — какой удивительный прощальный подарок от этого мира.
Ведь, в конце концов, я не умерла в одиночку.
Я снова ничего не вижу.
