Судья стоял, опустив голову, словно отрешившись от происходящего.
Бритоголовый сунул руку под куртку. Достал деревянный судейский молоток. Поднял над головой, показывая всем.
— Я признаю этого человека защитником справедливости!
Он повернулся к Баринову.
— Слезай, сука! Убивать тебя будем!
Соратники поддержали его хриплыми воплями. Все достали судейские молотки, и теперь трясли ими, подражая древним варварам.
Баринов поднял руки.
— Господа, ради бога, одумайтесь! Ведь этот человек — убийца!
Крики смолкли.
Бритоголовый, побагровев, подскочил к сцене. Закричал, указывая на Баринова молотком, и в то же время стуча кулаком по бетонному полу:
— Нет, это ты убийца! Ты! Ты закрыл сраный завод! Мой отец остался без работы! Он спился за две недели, а потом повесился! Люди, он… он знаете кто? Вот, — парень, сверкая голубыми глазами, достал из кармана куртки триста грамм белого порошка в целлофановом пакете. В толпе послышались крики удивления. — Вот, вот! — орал парень, потрясая в воздухе пакетом. — Он, гнида, эту хуйню сюда ввозит. Это говно во всех канавах валяется! У меня братуха подсел. Я его из дома выгнал, он живет в подвале. Уже прогнил весь! У него кожа с ног сходит кусками! Это все ты! Убирайся!
Бритоголовый бросил пакет в Баринова. Пакет раскрылся, в воздух влетели белые брызги, обсыпав Валерия Георгиевича с головы до пят. Он стоял, бледный, обсыпанный, как свежая булочка сахарной пудрой.
Люди смеялись, показывая пальцами. Валерий Георгиевич, бегая глазами, бесцветным голосом произнес:
— А что делать… с этим? — указал на мертвое тело парня.
Бритоголовый расхохотался:
— С этим? — он потыкал труп молотком. — Да похуй! Туда и дорога! Убить всех нариков к ебаной матери! Кому он, блядь, нужен?
В остервенении бритоголовый схватил руку мертвеца и, напрягшись, с диким криком стащил его со сцены. Труп свалился с глухим стуком, словно мешок с мукой. Шея вывернулась под нелепым углом, остекленевшие глаза уставились на людей в первом ряду. Словно осуждая.
— Говно! — бритоголовый плюнул на мертвое лицо.
Парни в черных куртках начали колотить мертвое тело молотками. Тело подпрыгивало под ударами. Лицо мертвого превратилось в сочащуюся кровью разбитую дыню.
— Что вы делаете? — к ним подбежала женщина в цветочном платье. Она хватала безумцев за руки. Ее оттолкнули. Споткнувшись, женщина чуть не упала, но ее подхватили. Восстановив равновесие, она гневно посмотрела на Судью.
— Останови их! — крикнула она, отбрасывая с лица волосы. — Ты же можешь!
Судья молча стоял, опустив голову. Мерзкие звуки ударов — хрясь! хрясь! хрясь! — прекратились. Апостолы, тяжело дыша, все в крови, удивленно смотрели на молотки. Орудия справедливости в их руках рассыпались в щепки.
Морщась от омерзения, Баринов повернулся к Судье.
— Что Ты здесь устроил? Это же фарс! Чистой воды!
Судья поднял голову.
— Поверь Мне, когда-нибудь этот день войдет в учебники как величайший момент в истории человечества. Присутствующие здесь будут рассказывать о нем своим внукам, и наврут с три короба. Не смогут признаться, что стояли и смотрели, как творится насилие, и ничего не сделали. Они оправдают Меня, чтобы оправдать себя. И никто никогда не узнает правду.
— Безумие, — сказал Баринов, глядя на изуродованное лицо мертвеца.
Судья усмехнулся.
— Зато какова идея.
Он выступил вперед. Поднял руку.
— Хватит!
Парни в черных куртках повернули забрызганные кровью лица, глядя на своего Хозяина.
Баринов затаил дыхание.
Павел бесконечно долго смотрел на лицо возлюбленной. Где-то далеко, за стеной боли, пожаром охватившей все тело, прогрохотал гром.
Со стороны парка доносился шум толпы, крики. И одинокий голос, глухой, но твердый, полный удивительной мощи.
Для Павла голоса не имели значения. Все это сон. Ужасный кошмар, от которого он вот-вот очнется.
Инна была мертва. Остекленевшие глаза смотрели в небо. Павел впивался взглядом в ее лицо, надеясь увидеть хоть намек на чудо. В один миг ему показалось — девушка повела бровью. Он закричал от радости, но спустя секунду понял — обман зрения. Он увидел то, что хотел увидеть.
Павел заплакал от боли и обиды. Взрослый мужчина лил слезы, хлюпая носом, под суровым темным небом, стоя на коленях возле трупа юной девушки.
— Что же ты, — хрипел он, ткнувшись лицом в грудь Инны, залитую кровью. — Что же ты делаешь? Дыши!
В исступлении Павел начал бить Инну кулаком по груди, словно надеялся выбить из нее выдох.
Снова ветвистая молния ударила в землю, совсем близко. Воздух наполнился запахом электричества.
Павел выпрямился. Равнодушно взглянул на Инну. Безнадежная тоска заполнила грудь.
— Пошла ты, — звенящим от обиды голосом сказал Павел. — Сдохла, как бездомная собака.
Шатаясь, он поднялся, мутными глазами оглядел пустынную улицу, «вольво» с простреленным ветровым стеклом, пистолет на дороге. Левое колено пульсировало болью. Голова гудела. Футболка в бурых пятнах, в крови руки и лицо. Боже, да он стоит в луже алой крови с черными сгустками.
Дрожа от холода и усталости, Павел поднял с тротуара цветастый платок, который купил Инне несколько минут назад — кажется, с того момента, когда она с улыбкой кружилась перед ним, прошла целая вечность. Эти полчаса обрушились на Павла Покровского внезапно, как лавина в горах, и сломали всю его жизнь, разбили светлые надежды, разрушили счастье.
Павел видел двух подонков в забрызганном кровью салоне — один откинулся на сиденье, другой приклонил голову к рулевому колесу.
На глаза Павла вновь выступили слезы.
— Пошли вы, — пробормотал он дрожащим голосом.
Он побрел прочь, шатаясь. То и дело останавливался, чтобы прислониться к фонарному столбу. Дыхание давалось с трудом.
Павел не помнил, как долго брел вслепую, распугивая редких прохожих — бледный призрак в окровавленной футболке.
Вскоре Павлу снова пришлось остановиться — его три раза вырвало алой кровью.
Мучительные спазмы сжали внутренности.
Куда я иду? Может, скажет кто, а? Идти-то некуда.
Кто-то тронул его руку. Павел поднял мутные глаза. Женщина с усталым лицом, на котором отпечатались недостатки всех ее мужей, сочувственно смотрела на Павла.
— Вам плохо? — ее тихий голос омыл его израненную душу, как слезы дождя.
Павел улыбнулся, и женщина в страхе отступила — улыбка у него вышла кривая.
— Нет, — мрачно сказал он. — Мне прекрасно.
Оттолкнувшись от столба, Павел сделал несколько неровных шагов и упал на дорогу, под колеса автомобиля.
