Билл обещал ей, что останется у нее. Он сдержал слово — и заснул, как только его голова коснулась маленькой подушки, взятой с диванчика. Это ничуть не удивило Рози. Она посмотрела на него с нежностью, заботливо подоткнула под него одеяло и улеглась рядом на узкой кровати, наблюдая, как туман на улице струится мимо уличного фонаря, и ожидая, когда ее веки станут наливаться тяжестью. Но этого не произошло. Она встала, зашла в кладовку, включила свет и, скрестив ноги, уселась перед картиной.
Картину заливал лунный свет. Храм выглядел как могильный склеп; над ним кружили стервятники. «Пообедают ли они телом Нормана завтра, когда взойдет солнце?» — подумалось ей. Вряд ли. Роза Марена запрятала Нормана в такое место, куда никогда не залетят никакие птицы.
Она смотрела на картину еще несколько секунд, потом потянулась к ней, коснувшись пальцами застывших мазков. Прикосновение изменило ее намерения. Она выключила свет и вернулась в постель. Теперь сон не заставил себя долго ждать.
Она проснулась рано — и разбудила Билла — в этот первый день своей жизни без Нормана. Проснулась с криками:
— Я отплачу! Я отплачу! О Господи, ее глаза! Ее черные глаза!
— Рози! — Он тряс ее за плечо. — Рози!
Она взглянула на него поначалу пустыми глазами. По ее лицу струился пот, а ночная сорочка, вся вымокшая в поту, прилипла к ее телу.
— Билл?
Он кивнул.
— Кто же еще. Все в порядке. С нами все в порядке.
Она вздрогнула и прижалась к нему. Успокоение быстро сменилось влечением. Она очутилась под ним, обхватив правой рукой свое левое запястье за его шеей. Когда он вошел в нее (она никогда не ощущала подобной нежности и никогда не испытывала такого чувства с Норманом), ее взгляд упал на джинсы, валявшиеся на полу рядом с кроватью. Керамический пузырек по-прежнему был в маленьком кармашке, и там оставалось еще как минимум три капли этой горько манящей воды.
«Я выпью ее, — подумала она перед тем, как способность связно соображать покинула ее. — Я выпью ее, ну конечно же, выпью. Я забуду, и это к лучшему — кому нужны подобные сны?»
Но в какой-то очень глубокой части ее сознания — гораздо более глубокой, чем ее старая подружка, Послушная-Разумная, — таился ответ на этот вопрос: ей нужны подобные сны, вот кому. Ей нужны. И хотя она сохранит бутылочку и то, что в ней, но сохранит не для себя. Потому что тот, кто забывает прошлое, обречен повторять его.
Она взглянула на Билла. Глаза его были широко раскрыты и светились наслаждением. Она ощутила, что его наслаждение принадлежит и ей тоже, и позволила себе пойти туда, куда он влек ее, и они какое-то время оставались там — моряки на парусной лодке любви, не страшащиеся бури.
С утра Билл выскочил на улицу за булочками и воскресной газетой. Рози приняла душ, оделась и, не обуваясь, присела на край кровати. Она чувствовала два их запаха и еще тот один, который они создали вместе. Ей казалось, она никогда не ощущала запахов приятнее.
А что самое лучшее? Ну, это совсем просто. Никакого пятнышка крови на простыне. Нигде никакой крови.
Ее джинсы завалились под кровать. Она выудила их оттуда пальцами ног, вытащила пузырек из кармашка и отнесла джинсы в ванную, где за дверью держала пластиковую корзину для белья. Пузырек отправится в аптечный шкафчик, где надежно будет скрыт за флаконом с мидолом. Она порылась в других карманах джинсов перед тем как бросить их в грязное белье, — привычка домохозяйки, такая застарелая, что она делала это совершенно автоматически… Пока ее пальцы не ухватили что-то в наиболее часто используемом левом переднем кармане. Она вытащила это, поднесла к глазам и вздрогнула, услышав голос Розы Марены. Сувенир… Делай с ним что хочешь.
Это было кольцо Нормана. Кольцо Полицейской академии.
Она надела его на свой большой палец и стала поворачивать в разные стороны, подставляя под свет, струящийся из запотевшего окна ванной, слова: Исполнительность, Верность, Готовность к Подвигу. Она вздрогнула, и на какое-то мгновение ей показалось, что этот жестокий талисман вызовет сейчас Нормана.
Спустя полминуты, когда пузырек Уэнди Ярроу был надежно спрятан в аптечке, она вернулась к смятой постели. Теперь она думала о ночном столике. Там был ящичек. Пока что стоит положить кольцо туда. Позже она подумает, что с ним делать, а сейчас она хотела бы убрать его с глаз долой. Оставлять его на виду небезопасно, это уж точно. Позже может заглянуть лейтенант Хейл с парочкой новых вопросов и множеством прежних, и ему ни к чему видеть здесь кольцо Нормана от Полицейской академии. Совсем ни к чему.
Она открыла ящичек, протянула руку, чтобы положить туда кольцо, и… ее рука застыла.
В ящичке уже что-то лежало. Аккуратно свернутый лоскут голубой ткани. На нем виднелись розмариновые пятна, похожие на пятна крови.
— О Боже мой, — прошептала Рози. — Семена!
Она вытащила свернутый лоскут, бывший когда-то частью дешевой хлопковой ночной рубашки, села на кровать (ноги вдруг перестали держать ее) и положила его на колени. Она помнила, как темнокожая женщина запретила ей пробовать плоды и даже прикасаться ко рту рукой, которой она трогала семена. Дерево та женщина называла гранатовым, но Рози сомневалась, что это соответствует действительности.
Она развернула маленький сверток и взглянула на семена. Сердце ее трепетало в груди.
Не вздумай сохранить их, подумала она. Не вздумай, не вздумай.
Оставив кольцо своего покойного мужа возле лампы, во всяком случае на время, Рози встала и снова зашла в ванную, держа раскрытый сверток на ладони. Она не знала, давно ли ушел Билл — утратила ощущение времени, — но понимала, что времени прошло порядочно.
«Пожалуйста, — подумала она, — пускай будет очередь за булочками».
Она подняла крышку с сиденья унитаза, опустилась на колени и отковыряла первое семечко от ткани. Ей пришло в голову, что этот мир мог отобрать у семян их чары, но кончики ее пальцев тотчас же онемели, и она поняла, что этого не случилось. Ее пальцы онемели не так, как на морозе; скорее, семена передали им какую-то странную амнезию. Тем не менее она мгновение подержала семечко, пристально глядя на него.
— Одно за лисицу, — сказала она и бросила его в унитаз. Вода тут же расцвела ярким розмарином и стала похожей на кровь. Однако запах, поднявшийся к ее ноздрям, не был запахом крови; это был горький, с металлическим привкусом аромат ручья, бегущего за Храмом Быка, — такой сильный, что глаза ее начали слезиться.
Она оторвала второе зернышко с ткани и поднесла его к глазам.
