— Да, — тихо произнесла Лоис.
Ральф поставил стакан с водой на место.
— Меня не очень интересует, что он собирается использовать.
— А что же?
Вернулась официантка со свежим кофе, и один его запах, казалось, зажег нервы Ральфа, как неоновые лампы. Они с Лоис схватили чашки и принялись жадно пить, едва официантка отошла. Кофе был достаточно крепким и обжигал губы, но это было райское наслаждение. Когда Ральф поставил чашку на блюдечко, там оставалось меньше половины, а внутренности его согрелись, словно он проглотил горячий уголь. Лоис мрачно смотрела на него поверх ободка своей чашки.
— Меня интересует другое, — сказал Ральф. — Мы. Ты говоришь, Атропос превратил Эда в управляемую ракету. Это верно; это именно то, чем были пилоты-камикадзе во время второй мировой войны. У Гитлера были «Фау-2», у Хирохито — Божественные Ветры. Погано то, что Клото и Лахесис сделали то же самое с нами. Нас зарядили большим количеством определенных сил и запрограммировали лететь в Хай-Ридж в моем «олдсмобиле» и остановить Сюзан Дэй. Мне бы очень хотелось знать зачем.
— Но мы знаем, — возразила Лоис. — Если мы не вмешаемся, Эд Дипно сегодня покончит с собой во время выступления этой женщины и прихватит еще две тысячи человек.
— Ага, — сказал Ральф, — и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы остановить его; не волнуйся, Лоис. — Он допил свой кофе и снова поставил чашку на место. Его желудок теперь окончательно проснулся и жадно требовал пищи. — Я не могу встать в сторонке и позволить Эду убить этих людей, как не мог бы стоять на месте и не пригнуться, если бы кто-то швырнул мне в голову бейсбольный мяч. Просто нам так и не представилась возможность прочесть то, что написано мелким шрифтом в самом конце договора, и это меня пугает. — Он запнулся на мгновение. — Это меня бесит.
— О чем ты говоришь?
— О том, что нас водят за нос, как парочку простофиль. Мы знаем, почему постараемся предотвратить выступление Сюзан Дэй; мы не можем смириться с мыслью о том, что какой-то фанатик убьет несколько тысяч ни в чем не повинных людей. Но мы не знаем, почему они хотят, чтобы мы сделали это. Вот что меня пугает.
— У нас есть шанс спасти две тысячи жизней, — напомнила ему она. — Ты хочешь сказать, что этого достаточно для нас, но маловато для них?
— Именно об этом я и толкую. Не думаю, что числа производят большое впечатление на этих парней; они вычищают нас не десятками или сотнями тысяч, а миллионами. И они привыкли смотреть, как Цель или Случай прибирают нас в рабочем порядке.
— Бедствия вроде пожара в роще кокосовых пальм, — пробормотала Лоис. — Или наводнения здесь, в Дерри, восемь лет назад.
— Да, но даже такие происшествия — обыкновенные крохи по сравнению с тем, что может произойти и происходит в мире каждый год. Наводнение 85-го здесь, в Дерри, унесло двести двадцать жизней или около того, но прошлой весной было наводнение в Пакистане, где погибло три с половиной тысячи человек, а при последнем большом землетрясении в Турции — больше четырех тысяч. А авария на атомной станции в России? Я читал где-то, что там было как минимум семьдесят тысяч жертв. Это очень много панам, скакалок и пар… очков, Лоис. — Он ужаснулся, так как чуть было не произнес: «Пар сережек».
— Не надо, — вздрогнув, попросила она.
— Мне нравится думать об этом не больше, чем тебе, — сказал он, — но мы должны думать хотя бы потому, что те двое ребят как проклятые старались не дать нам задуматься об этом. Ты понимаешь, к чему я клоню? Уже должна понять. Большие трагедии всегда были составной частью Случая; почему же эта так отличается?
— Я не знаю, — сказала Лоис, — но им было очень важно привлечь нас, и мне кажется, для них это был довольно серьезный шаг.
Ральф кивнул. Он почувствовал, как кофеин начал брать свое, ударяя в голову и заставляя чуть-чуть дрожать пальцы.
— Не сомневаюсь. Теперь вспомни, что происходило на крыше больницы. Ты когда-нибудь за всю свою жизнь слышала, чтобы двое парней объясняли так много и не объяснили ничего?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Лоис, но выражение ее лица свидетельствовало о другом: она не хотела понимать, что он имел в виду.
— Все, что я имею в виду, сводится к одной главной мысли: вероятно, они не могут лгать. Предположим, что не могут. Если ты обладаешь определенной информацией, которую не хочешь выдавать, но при этом и лгать не можешь, что тебе остается делать?
— Стараться плясать подальше от опасной зоны, — сказала Лоис. — Или зон.
— Точно. И разве не этим они занимались?
— Ну, наверное, плясали, верно, но мне казалось, тебе не один раз удавалось направлять их в нужную сторону, Ральф. На меня действительно произвели впечатление те вопросы, которые ты им задавал. Мне было не до того — думаю, большую часть времени, которое мы провели на той крыше, я потратила, чтобы убедить себя в реальности происходящего.
— Конечно, я задавал вопросы, много вопросов, но… — Он запнулся, не зная, как выразить сложившуюся в его голове концепцию, которая казалась ему одновременно и сложной, и по-детски простой. Он снова сделал попытку подняться немного наверх, ища у себя в мозгу это ощущение щелчка, понимая, что, если ему удастся достичь ее разума, он сможет показать ей кристально ясную картинку. Ничего не вышло, и он раздраженно побарабанил пальцами по скатерти.
— Я был так же изумлен, как и ты, — в конце концов заговорил он. — Если мое изумление выражалось в вопросах, то это потому, что мужчин — во всяком случае, моего поколения — научили, что хуже нет, чем ахать и охать. Это годится для женского пола; для тех, чье дело вышивать занавесочки.
— Мужской шовинист, — улыбнулась она, но Ральф не смог ответить ей улыбкой. Он вспоминал Барби Ричардс. Если бы он приблизился к ней, она почти наверняка нажала бы кнопку, скрытую под столом; но она позволила Лоис подойти к ней, потому что слишком наглоталась старого бреда про сестричек-подружек.
— Да, — спокойно сказал он. — Я мужской шовинист, я старомоден и порой сам от этого страдаю.
— Ральф, я не хотела…
— Я знаю, что не хотела, и с этим все в порядке. Я лишь хочу объяснить тебе, что был так же изумлен… так же выбит из седла… как и ты. Поэтому я задавал вопросы — и что с того? Это были хорошие вопросы? Полезные вопросы?
— Наверное, нет, м-м-м?
— Ну, может, начал я и не так уж плохо. Насколько я помню, прежде всего я спросил, когда мы оказались на крыше, кто они такие и что им надо. Они ускользнули от этих вопросов с помощью долгой философской болтовни, но, полагаю, у них все-таки слегка вспотели затылки. Потом мы выслушали целую лекцию о Цели и Случае — завораживающую, но совершенно ненужную, чтобы съездить в Хай-Ридж и убедить Гретхен Тиллбери отменить выступление Сюзан Дэй. Черт, да нам лучше было бы получить от них четкие указания маршрута, чем вытряхивать их из племянницы Симоны, — время бы сэкономили.
