Карпентер встал и протянул руку через стол. Кристофер последовал его примеру. На ощупь пальцы миссионера были сухими и хрупкими.
— Я попрошу Дженни проводить вас.
Он достал маленький медный колокольчик и энергично потряс его. Наступила дискомфортная тишина. Кристофер видел, что Карпентер счастлив избавиться от него. Что он скрывает? И кого он боится? Внезапно миссионер нарушил ход его мыслей.
— Мистер Уайлэм, — произнес он, — вы должны извинить меня. Я был резок с вами. В настоящий момент у меня много серьезных проблем. Служение Господу требует от нас многих усилий. У меня нет сомнений в том, что вы испытываете большое беспокойство по поводу вашего сына. Должно быть, вы очень привязаны к нему. Смогу ли я загладить свою вину, пригласив вас поужинать сегодня вечером? Только вы, моя жена и я. Боюсь, что ужин наш прост: это дом милосердия, а не королевский дворец. Но для одного гостя еды хватит. И может быть, небольшое общество, разделяющее ваши страдания, поможет вам снять часть груза с вашей обеспокоенной души.
В другой ситуации Кристофер отклонил бы предложение. Мысль о скромном обеде в благотворительном заведении вместе с одетой в черное миссис Карпентер и ее высушенным мужем не наполняла его радостным предвкушением события. Но сам факт приглашения — и ненужного, и, как решил Кристофер, совершенно нехарактерного для Карпентера — еще раз убедил его в том, что Карпентер чувствует себя почему-то виноватым перед ним.
— Я с удовольствием приму ваше приглашение. Спасибо.
— Прекрасно. Я рад. Мы ужинаем в семь часов. Никаких формальностей. Приходите пораньше, и перед ужином я покажу вам кое-что из того, что мы делаем здесь.
Раздался стук, и в комнату вошла индианка, открывавшая Кристоферу дверь.
— Дженни, — обратился к ней Карпентер, — мистер Уайлэм сейчас уходит. Он ужинает с нами сегодня вечером. Когда вы проводите его до двери, попросите, пожалуйста, миссис Карпентер зайти ко мне в кабинет.
Девушка присела в реверансе, но ничего не сказала. Кристофер и Карпентер еще раз пожали друг другу руки, после чего Кристофер вышел из кабинета вслед за девушкой.
Джон Карпентер остался стоять у стола, оперевшись на него, словно в поисках опоры. Он услышал, как открылась входная дверь, услышал звук шагов Дженни, направлявшейся в комнату его жены. Крыло здания, в котором они жили, было тихим и мягким, устланным коврами и украшенным бархатными портьерами: стены были обклеены темными обоями, комнаты обставлены тяжелой мебелью с ситцевой обивкой. Все звуки были приглушенными, свет превращался в тень, воздух был неестественно плотным.
За ним на низко висящей полке тикали и тикали часы, потерянно и безжалостно. Он закрыл глаза, словно приготовившись к молитве, но губы его оставались плотно сжатыми.
Калимпонг удалялся от него, словно сон. Отступали прочь и все города Индии со шпилями, башнями и колоннами, оставив после себя лишь тонкую охряную пыль, повисшую в воздухе. Кристофер был один и шел по пыльной дороге, ведшей к резиденции цонг-чи, тибетского торгового агента. Над ним, чуть к северу, парили в небе белые горы, напоминая замки изо льда и снега. А над горами проносились рваные стаи облаков, словно дыхание драконов.
Взглянув на горы, он почувствовал, что его охватила тревога, то самое чувство, которое он испытал впервые одиннадцать лет назад, вскоре после свадьбы. На лето он привез Элизабет на север, в район Симла, и как-то раз они дошли до подножия Гималаев. На второй день с севера подул ледяной ветер, раскачивавший деревья в саду. Они вместе стояли на террасе, отхлебывая холодное виски из тяжелых стаканов и следя за тем, как облака меняют направление и исчезают за горами.
— Ты чувствуешь? — спросила Элизабет, и Кристофер инстинктивно понял, что она имела в виду. Вся грубая сила, вся огромная мощь их цивилизации скапливалась вокруг тихих, девственных уголков земли. Кристофер чувствовал это так же, как и тогда, только теперь чувство стало вдвое сильнее. Цивилизация уподобилась осьминогу, ее щупальца достигали самых отдаленных уголков земного шара, сначала поглаживая их, потом сжимая и, наконец, выдавливая жизнь из всего, к чему она прикасалась. Памятники старины, храмы, темные, неизведанные человеком районы — все превращалось в бесконечное поле боя, по которому ползли танки, напоминая черных жуков, и новые люди в новых униформах танцевали мрачные танцы.
Он обнаружил резиденцию цонг-чи в маленькой долине примерно в полутора километрах от города. Это был небольшой дом в тибетском стиле с китайским орнаментом на крыше. У двери, словно часовой, стояло высокое молитвенное колесо, напоминая пришедшему, что для сердца каждого тибетца важнее не торговля, а религия.
Торговый агент, Норбху Дзаса, был дома. Первоначально Кристофер планировал получить рекомендацию от Фрэйзера, но так как того не было в городе, он сам дал себе рекомендацию. Ничего особенного, но такая ему и была нужна. Здесь, в Калимпонге, он должен был играть ту роль, которую выбрал для себя.
Он вручил письменную рекомендацию маленькому мрачному слуге-непальцу и попросил передать ее хозяину. Маленький человек посмотрел на Кристофера так, словно само его появление здесь было дерзостью, а его приход без предварительной договоренности заслуживал чуть ли не смертной казни. Он взял письмо, громко хмыкнул и удалился в неосвещенный коридор.
Кристоферу показалось, что он слышит вдалеке тихий голос: где-то в доме читали молитвы. Голос был меланхоличным, далеким и без конца повторял одну и ту же мантру. Внезапно он услышал шаги, и через мгновение маленький слуга вынырнул из тени. Он молча пригласил Кристофера войти и закрыл за ним тяжелую деревянную дверь.
Комната, в которой оказался Кристофер, была каким-то чудесным образом так же перенесена сюда из Тибета, как и кабинет Карпентера — из Шотландии, хотя этой комнате пришлось проделать куда более короткий путь. Это был совершенно другой мир, аккуратно завернутый, упакованный и появившийся здесь благодаря чуду: и запахи, и цвета, и тени были другими, не местными. Кристофер робко стоял на пороге, словно не решаясь сменить один мир на другой: так стоит у кромки воды обнаженный пловец, так кружит вокруг пламени мотылек, который в следующее мгновение будет бесследно проглочен этим пламенем.
Он умудрился споткнуться о скрытую от чужих взглядов великолепную коллекцию птичьих крыльев и драконьих глаз, каким-то таинственным и в то же время простым способом перемешанных с той самой землей, из которой они вышли. Подобно пчеле, утопающей в меду в сезон пышного цветения, он чувствовал, как тяжелеет от окружавшей его приторности.
