– Может быть, когда-то они и были ими. Теперь же это всего лишь горстка усталых, запуганных людей, которые не знают, что с ними будет. Если кто-то начнет пищать, то ему придется немедленно заткнутся, когда ты скажешь им, что Матушка Абагейл с советниками берется восстановить подачу электроэнергии за шестьдесят дней. Очень важно с самого начала РАТИФИЦИРОВАТЬ дух старого общества. Вот, что я имел в виду, когда говорил о воссоздании Америки.
– Продолжай.
– Хорошо. Следующим пунктом повестки должно стать утверждение порядка управления. Идеальная демократия, как в маленьких городках Новой Англии. Пока нас сравнительно мало, система будет работать отлично. И мы проследим, чтобы выборными представителями стали те же люди, которые войдут в Организационный Комитет. Мы поторопимся и проведем голосование до того, как остальные начнут предлагать своих дружков. Мы можем поручить кому-нибудь предложить наши кандидатуры и в первом, и во втором случае. Голосование пройдет так же гладко, как дерьмо сквозь гуся.
– Неплохо придумано, – сказал Стью с восхищением.
– Разумеется, – сказал Глен самодовольно.
– Что еще?
– Этот пункт получит всеобщую поддержку. Гласить он будет следующее: «Матушка Абагейл обладает абсолютным правом вето на любое решение Совета Представителей».
– Господи! Она-то согласится?
– Я полагаю. Но вряд ли ей когда-нибудь придется использовать свое право. Во всяком случае, я таких обстоятельств не предвижу. И мы сможем дать ей понять, что она является нашим лидером лишь номинально. Думаю, она сама этого захочет… Она старая, усталая…
Стью покачал головой.
– Она старая и усталая, но она смотрит на проблему темного человека с точки зрения религиозного служения, Глен. И она в этом не одинока. Ты знаешь об этом.
– Ты хочешь сказать, что она захочет свой кусок пирога?
– Может быть, в этом и нет ничего плохого. В конце концов это ее мы видели во сне, а не Совет Представителей.
Глен покачал головой.
– Нет, я не могу согласиться с мыслью о том, что все мы пешки в какой-то постапокалиптической игре добра и зла. Черт возьми, это же иррационально!
Стью пожал плечами. Воцарилось долгое молчание. Наконец Глен сказал:
– Да, ты прав. Она не может быть просто подставной фигурой. Когда ты был маленьким, Стью, ты когда-нибудь мечтал о том, что станешь одним из семерых епископов при ставосьмилетней негритянке из Небраски?
Стью уставился на него. Наконец он сказал:
– Там осталось еще вино?
– Все кончилось.
– Хреново.
– Да, – сказал Глен. Потом они долго молча смотрели друг на друга и неожиданно разразились хохотом.
– Проснулись, Матушка?
– Проснулась, – сказала она сквозь набитый арахисовыми орешками рот. – Заходи, Ральф.
– Около часа назад появилась еще одна команда. Хотят с вами познакомиться, если вы не слишком устали. Симпатичные ребята. Главный у них из длинноволосых, но вроде ничего. Его зовут Ларри Андервуд.
– Ну, приводи их, Ральф, – сказала она.
– Хорошо, – сказал он и повернулся, чтобы уйти.
– Где Ник? Что-то я его давно не вижу.
– Он с Бредом Китченером были на электростанции. Я там тоже был сегодня утром. Решил, что этим вождям нужен хотя бы один индеец, чтобы им командовать.
Матушка Абагейл хихикнула.
– Ты хороший парень, Ральф, ты знаешь об этом?
– И вы тоже, Матушка. Не в том смысле, что вы парень, но вы понимаете, что я хочу сказать. Но так или иначе, когда мы работали, подошел этот парень Редман. Хотел поговорить с Ником насчет какого-то комитета.
– А что Ник ему ответил?
– Он исписал пару страниц, но все сводилось к тому, что для него хорошо только то, что хорошо для вас, Матушка Абагейл.
– Я хочу только одного: жить свободной, как я жила всегда. Хочу иметь право высказывать свое мнение, когда придет время.
– Ну, все это у вас будет.
– Остальные думают так же, Ральф?
– Нет сомнений.
– Тогда все прекрасно. Настало время действовать. Люди только ждут, когда им скажут, что надо делать.
– Тогда я могу начинать?
– Что начинать?
– Ник и Стью спросили меня, смогу ли я найти и запустить печатный станок, если они наладят электричество. Я только что зашел в школу и отыскал там огромный мимеограф. Хотят отпечатать семьсот плакатов. А нас здесь всего-то четыреста.
– А еще девятнадцать стоят у ворот, и пока мы здесь с тобой болтаем, их хватит солнечный удар. Пойди и приведи их немедленно.
– Иду.
– Ральф…
Он обернулся.
– Напечатай тысячу, – сказала она.
На веранду взошел молодой человек. Сопровождавшая его женщина осталась внизу. Молодой человек действительно оказался длинноволосым, но волосы у него были чистые. У него выросла уже довольно большая красно-золотистая борода, обрамлявшая сильное лицо со свежими морщинами около рта и на лбу.
– Так вы на самом деле существуете, – сказал он мягко.
– Я всегда так думала, – сказала она. – Я – Абагейл Фримантл, но большинство здесь называют меня просто Матушкой Абагейл. Добро пожаловать.
– Спасибо, – сказал он глухо, и она заметила, что он борется со слезами. – Я… мы так рады, что пришли сюда. Меня зовут Ларри Андервуд.
Она протянула руку, и он пожал ее совсем слегка, с почтительным страхом, и она почувствовала приступ гордости. Он словно думал, что в ней скрывается огонь, способный его испепелить.
– Вы… мне снились, – сказал он смущенно.
Она улыбнулась и кивнула. На веранду взошла женщина с фиалковыми глазами. Она смело посмотрела Матушке Абагейл в лицо.
– Меня зовут Люси Сванн. Рада с вами познакомиться. – Несмотря на то что на ней были брюки, она сделала небольшой реверанс.
– Рада, что вы пришли, Люси.
– Вы не будете возражать, если я спрошу… ну… – Она опустила глаза и залилась краской.
– Сто восемь, – ответила Матушка Абагейл.
– Вы мне снились, – сказала Люси и в смущении отошла в сторону.
После нее подошли женщина с темными глазами и мальчик. Взгляд женщины был серьезным и непроницаемым. На лице мальчика было написано откровенное удивление. С мальчиком было все в порядке, но что-то в женщине вселило в нее ощущение могильного холода. «Он здесь, – подумала она. – Он пришел под личиной этой женщины… ибо он может скрывать свое обличье и становиться волком… вороном… змеей…»
Но это не был он, это была просто женщина. Темный человек никогда не осмелился бы прийти к ней сюда, даже в чужом обличье. Это была просто женщина – с выразительным, чувственным лицом.
