Елена Блонди - Хаидэ

— Высокая госпожа, его женщина не ошиблась. К рассвету он умрет.

— У него почти нет ран! Что убило его? — глаза Канарии с сожалением остановились на задранной набедренной повязке.

— Похоже на колдовство, моя госпожа. Раны его не смертельны.

Канария тяжело посмотрела на лекаря, кивающего с ученым видом. Перевела взгляд на плачущую Мауру. И уставилась на сидящую рядом Хаидэ. Спутанные волосы прикрывали распухшую скулу и кровь в углу кривого рта. Хозяйка нахмурилась. Страх боролся в ней с ненавистью. Откуда взялась эта, с неловко намазанной на лицо белой пудрой? Она звала ее возлюбленного, и он весь заметался, услышав. Если заворожила она, лучше избавиться сразу. Но они посмели обмануть ее — высокую Канарию! Ну уж нет. А колдуны-мисты есть и у нее в доме, они оберегут от ворожбы.

— Благодарю тебя, купец, за славного воина, который развлек гостей. Забирай его. Надеюсь, ты не в обиде, мы уговаривались, что битвы могут закончиться смертью.

— Все по уговору, высокая Канария. Позволь мне взять повозку, чтоб увезти умирающего.

Но Канария уже шла к дому. Через плечо бросила:

— Что ж не подумал сам. Мои люди вынесут его за ворота, к пустырю. Повозку не дам.

«Пусть умирает» мстительно думала, шурша многослойным подолом по плитам, вспоминая стройную Мауру, и ее нежную, полную страдания песню. Пусть та поплачет еще.

— Госпожа! Ты позволишь забрать раненую дикарку?

— Нет. Она останется и даст ответ.

Даориций беспомощно посмотрел вслед хозяйке и засуетился, командуя мужчинами, и те, вчетвером подняв тяжелые руки и ноги, пыхтя, поволокли Иму из перистиля.

В большом доме, что построил дед военачальника Перикла, было множество комнат, галерей и переходов. Толстым квадратом жилые покои опоясывали просторный перистиль, к задней стене была пристроена огромная кухня, по краям переходящая в кладовые, а между высокой внешней стеной и домом толпились аккуратные деревья: яблони, груши, хурма и инжир — роняли переспевшие плоды наземь, и вокруг них всегда суетились девушки, собирая фрукты в корзины, и унося на плоскую крышу кухни — разложить ровными рядками под жарким осенним солнцем. Маленькие алтари располагались в самых ухоженных местах сада и внутреннего дворика. А под домом, в лабиринтах узких сырых коридоров скрывались тайные комнаты, и о некоторых из них не знал даже хозяин дома.

Когда пятнадцать лет назад Канария вошла хозяйкой в большой дом, привезя с собой множество сундуков, прислугу и молчаливых рабов, она, еще стройная, легкая на ногу смуглая невеста с темно пылающими глазами, обошла весь дом, заглядывая в каждый уголок и показывая, где что теперь будет. А после спустилась вниз, по трем переходам старой каменной лестницы, следом за стражником, открывающим одну дубовую черную дверь за другой, и остановилась в подземелье, высеченном прямо в скале, с низкими потолками из природного камня. Факел в руке раба трещал, тени кидались из углов.

— Тут прятались женщины и дети в смутные времена, — сказал старый воин, кланяясь новой хозяйке.

— А что там? — она показала в темный угол, где чернел еще более темный прямоугольник.

— Там был подземный ход, вел в пещеры, что выходят за городской стеной. Чтоб враги не замуровали семью, если захватят город. Но боги не дали такого испытания. Сейчас там ничего нет, скала завалила проходы.

Канария взяла у раба факел и, нагибаясь, посветила в черную кишку, глядящую на нее дырами поворотов. Ничего не сказала. Но несколько лет, всегда в отсутствии мужа, пять-шесть молчаливых землекопов и каменщиков работали внизу, приводя в порядок большой центральный зал. А после, получив свои деньги, исчезали из города. Черный прямоугольник в углу подземелья все так же молчал, зарастая быстрой паутиной. И только Канария и трое колдунов-мистов знали о том, что каменщики расчистили еще несколько тайных покоев, на самых дальних концах подземного коридора, перед завалом.

Госпожа Канария не волновалась, вдруг муж узнает о том, что она поклоняется не только свету, но и темным богам. Сонм бессмертных велик, и оказывать уважение темным не считалось зазорным. Но говорить об этом — к чему? Перикл не спрашивал, а Канария не затевала разговоров. Мисты жили в чистых каморках при конюшне, приходили и уходили когда вздумается. Шептались с хозяйкой, принося ей вести из ночных храмов и тайных святилищ. И рабыни, озираясь, ночами пугали друг друга рассказами о том, что происходит там, глубоко под ногами.

Техути не был частью этого дома. Не знал о подвалах. Спускаясь по узкой лестнице, стены которой были покрыты подземной росой, и казалось, сдвигались, стесняя дыхание, испытывал тоскливое беспокойство. Шел медленно, слушая тяжелое дыхание идущего впереди стражника с факелом и шаги другого за своей спиной. Что ответить Канарии про крики Хаидэ? Говорить ли о том, что она — княгиня, знатная. Или пусть думает, это просто его мужской грешок? А что успела сказать ей сама пленница? И кому поверит высокая госпожа?

Каждый шаг опускал его ниже, и казалось, каждая мысль воздвигает над головой еще один камень свода. Будто он сам хоронит себя.

Техути передернулся и с отчаянным вызовом распрямил плечи. Да пусть попробует найти себе еще такого — красивого, неутомимого любовника, изрядного мужскими достоинствами. Сама ведь жарко шептала ему, никогда, никогда и никто не дарил ей такую сладость. Называла сокровищем. А сокровище нужно беречь, разве можно его потерять! Почему все время старается он? Пусть постарается Канария. Любовь должна баловать, прощать недостатки и слабости. Вот и пусть…

Плечо ударилось о выступающий камень, по руке, извиваясь, проползла бледная многоножка. Техути брезгливо скинул ее, и встал за спиной стражника, который открыл тяжелую дверь и отступил, прижимаясь к стене.

Египтянин помедлил. Но второй провожатый бесцеремонно втолкнул его внутрь, в большой подземный зал, уставленный алтарями с курильницами у ног богов. Молчаливый, закутанный в серое мист указал на дальний угол, где чернел узкий вход, поверху затянутый паутиной. Техути, оглядываясь на прикрытую дверь, медленно прошел, пригибаясь под серыми нитями. Точки светильников на полу указывали дорогу. Постояв перед низкой дверцей, вздохнул, криво усмехаясь, и открыл ее, входя. Неслышный мист за спиной тут же захлопнул дверцу, оставаясь снаружи.

Хлынул в глаза жаркий красный свет. Небольшая подземная комната была полна им. Не было теней, их убивали факелы, что светили в каждом углу, добавляя сажи на закопченый потолок.

Канария, задрапированная в черные покрывала с красными вышивками, сидела на грубом каменном троне, распустив богатые волосы. Белела босая нога, попирающая измятый чеканный щит. А на полу комнаты, понурив плечи, сидела Хаидэ, лицом к хозяйке. Не повернулась на громыхание двери.