ненавидел её за это — иметь возможность произнести слова и не иметь смелости воспользоваться ею. Ненависть обжигала моё сердце, как тогда, когда легионы Солтуорта под зелёными флагами ударили из засады и полегли пеплом под чёрными молотами Гейр. Я был там, видел, как раскаленное оружие пробивало дымящиеся дыры в крепких доспехах, видел, как слепящая оранжевая ржа тления плавила сталь, как чернели и обугливались яркие, как листья, штандарты, и чёрные волосы Гейр были убийцам вместо стяга, и пепел застилал небо, как ненависть застилала мои глаза. В то время у меня был голос, и я кричал.
Я взял со стола перо и написал на вырванном листе три знака, обозначавших вопрос: «Где он»? Узор на мече дрогнул и выпрямился вновь. Я всё делал правильно.
— Как ты?.. — спросила она, снова облизнув мёртвые, цвета старой кости, передние зубы. Ей было немало лет — впрочем, на лице эти годы отразились лишь омертвевшей раной, рассёкшей её лик пополам, — и она немало повидала, учитывая, что каждая вторая из прочитанных ею книг могла свести человека с ума. И каждая из написанных, я полагаю.
В ответ я снова показал ей лист с моим вопросом.
— Он убьёт меня, если я скажу тебе. Или ты вернёшься и убьёшь меня.
Я взял меч и медленно провёл лезвием, отрезая страницу. Хинга задрожала; из-под края шрама, там, где изуродованная плоть прилегала к кости, показалась струйка крови.
«Не вернусь», — написал я. Ворон кричал в клетке, нервничал, перебирая прутья клювом.
Я не врал, я не собирался возвращаться ни в случае победы, ни в случае поражения. Я хотел одного — отомстить Беймишу и вернуть своё. Голос, коня и всё остальное, что он у меня отнял.
Я приложил лезвие к книге и посмотрел ей в глаза.
— Он в Башне Зверя, — сказала она.
«В какой книге?» — написал я. На том же листе, потому что она ответила на предыдущий вопрос. Заканчивать фразу не было смысла, она знала, что я хочу спросить. Мне нужен был мой голос, и ничего больше. От неё — ничего.
Она не ответила, и я смял несколько страниц, вырвал их и швырнул в окно. Против умирающего заката они показались чёрными птицами. Ворон в клетке кричал, не переставая.
Хинга закрыла лицо руками.
За дверями уже слышался шум. Недаром Хинга успела написать тот один знак на чистом листе. Он обозначал меня, только проступили чернила не здесь, а где-то там, в кордегардии, на таком же пустом листе. Да, охрану Хинги усилили. Наверное, сам Беймиш приказал.
Видимо, она что-то поняла по выражению лица. Мои яркие зрачки отразились в её тёмных глазах, и она отпрянула.
— «Воцемал»! — крикнула она. — Это был «Воцемал»!
Я спешил. Написал один знак, и тот коряво.
«Сюда».
Она закусила четверть губы и отрицательно мотнула головой. Коса её хлестала, как хвост нервного зверя. Она думала, что может выиграть время.
Я ухватил её за косу и приставил меч уже не к книге, а к её лицу, к переносице.
Я мог лишить книжницу глаз одним движением. Тогда она была бы ещё более беспомощна, чем я без голоса или Дрейн без левой руки.
Уставившись на лезвие, как заворожённая, она протянула руку в сторону, и её когти, похожие на птичьи, нащупали нижнюю в груде книгу в истёртом переплёте.
Она протянула мне её, и я выдернул том из безобразной лапы в тот самый момент, как дверь за моей спиной распахнулась. Арбалетчики, люди с дубинками и рогатинами, а двое — и с кремневыми копьями, в кожаных доспехах и при деревянных щитах, ворвались в комнату. Конечно, никакой стали. Эти пришли уже именно за мной.
Я толкнул Хингу на стол, опрокинув свечи на книги. Рукописи не сгорят, а вот комната — да.
Схватил книгу зубами за корешок, освобождая вторую руку, и перехватил меч поудобнее. Вкус у переплёта был мерзкий, словно я держал во рту сдохшую от яда крысу.
Щёлкнули арбалеты, и пять стрел, пущенных в упор, полетели в меня. Я взмахнул Сталью — тут мой меч не мог ошибиться — и отбил все пять. Он сам ловил их, чувствуя летящий металл. Наконечники рассыпались в пыль при встрече с лезвием. Древка разлетелись в разные стороны.
Они двинулись на меня, выставив копья и рогатины. Я обрубил одну, вторая упёрлась мне в шею, копьё ударило в бок, соскользнуло по доспеху.
Я вырвал его на себя, отведя мечом второе, устремившееся мне в глаза, и едва успел отшатнуться. Пора было уходить — линии узора пошли изломами, рисунок заколебался.
Один, потеряв осторожность, сунулся под руку, и я зарычал, швыряя его на остальных. Они отступили — моментально, и арбалетчики снова прицелились. Быстрее, чем я ожидал. Повисла секунда тишины, даже Хинга замолкла между всхлипами.
На этот раз у них получилось лучше: одна стрела обожгла мне щёку и прошила капюшон, вторая рассекла сапог, зацепив щиколотку. А стрелки уже снова взводили механизмы.
Я развернулся и бросился прочь, на ходу бросив меч в ножны: он всегда верно попадал в них, чем сильно облегчал мне жизнь.
Плащ, цвета дыма в полумраке, скрыл меня, когда я метнулся к окну, и стрелы досадливо свистнули вслед. Я сшиб клетку с Проклом и вывалился в окно, на широкий карниз. Сейчас мне следовало бежать как можно скорее. Я сунул книгу под плащ, спрыгнул вниз, прямо в обрыв перед домом, и поспешил под защиту кустарника. Клетку с ошалевшей птицей я подхватил на бегу — она застряла в промоине и далеко не скатилась.
Молнии били в шпили дома, когда я ссыпался вниз по склону и бросился бежать к лесу, прижимая к груди клетку с вороном. Ещё одна стрела пропела неподалёку, на излёте, а вторая ткнулась в защищенную панцирем лопатку так, что я чуть не полетел кубарем, но больше меня никто не преследовал. Они не хотели оказаться в Лагвуде ночью, а Хинга, наверное, пока не могла обеспечить им безопасность.
Сумерки уже затопили лес, туман разлёгся в низинах, и сапоги тонули в нём, в тонкой плёнке. Пни расчищенной опушки, подёрнутые туманом, кряжистые, казались чужеродными, исполненными какой-то странной симметрии. Это было неудивительно — лес Лагвуд рос на костях существ, которых даже мне сложно было представить. Впрочем, у Хинги были книги и о них, и о многом другом. Через несколько минут она придёт в себя, и тотчас пошлёт погоню, а ещё сообщит своему брату и Беймишу.
Итак, книга у меня, путь известен.
