— Слушай, а почему Марк Николаевич терпит Аленины выходки? — шепнула Аля Мане на ушко, — все эти отлучки, опоздания… и вообще, ей по-моему до всего этого нет дела. Так… покрасоваться на сцене.
— Почему-почему… — нахмурилась Маня. — Потому что папа её — спонсор студии. Он на все деньги дает.
— Ах, вот оно что! А я-то, дура, не понимала…
— И за аренду этого помещения он платит. И ремонт тут провел: сцену сделали и все такое… ну, оборудование, свет, сама понимаешь!
— А что, он так любит искусство?
— Да, он тут ни разу по-моему не появлялся. Искусство, ха! — Маня скривилась. — Он попросту выполняет все прихоти своей доченьки. Приспичило ей актрисой заделаться — нате, пожалуйста! А завтра стукнет в голову лошадей разводить или ездой на собачьих упряжках заняться — он и это организует!
— Мань, так получается… что Марк Николаевич во всем от этого крутого Алениного папаши зависит? То есть, пока он себя ведет хорошо, и Алена играет главные роли, все будет тип-топ, а если что не по ней…
— Тогда прощай студия, — вздохнула поникшая Машка. — Пожалуйте, господа актеры, на улицу!
— Между прочим, — вставила Тая, до того сидевшая рядышком с грустным видом, — Алена хотела Лизу играть. Графиня, говорит, не её амплуа! Амплуа у нее, ф-р-р-р! Просто хочет всем все диктовать. И во всем-то она должна быть первая, ну занималась бы спортом, это же не чемпионат, а театр!
— И что в результате? — спросила Аля.
— То, что видишь. Играет она графиню. Марк Николаевич не уступил. Она так напряглась, просто ужас! Того и гляди нажалуется своему папочке, и он все это дело прикроет. Как же, обидели доченьку! — разволновалась Тая.
— Нет, так жить нельзя! — вспылила Аля. — Должен же быть какой-нибудь выход! А что, Марк Николаевич не может к городским властям обратиться, в Министерство культуры, Префектуру или куда-то еще… Почему нас не поддержать: ведь не колется молодежь, отраву не нюхает, по чердакам не шатается — делом все заняты… И дело хорошее! Нет, я не понимаю! А что сам Марк-то думает, он ищет какой-то выход? — она не на шутку растревожилась и раскипятилась.
— Он-то… ищет, наверное, — пожала плечами Маня. — Только этот выход не скоро найдешь… Денег на культуру теперь никто не дает: говорят, это раньше, до перестройки все театры были на гособеспечении, а теперь фиг вам, сами ищите… Вот он и нашел! Понимаешь, за все надо платить, мама так всегда говорила. Вот он и платит тем, что Алену терпит, зато у него любимое дело, студия…
— Мань, а не знаешь… почему он из профессионального театра ушел?
— Чего не знаю, того не знаю. Слушай, кончаем болтать, по-моему Маркуша Макса дожал и сейчас наша очередь. Готовься, подруга, ищи свой внутренний ритм, ты сейчас у него со шваброй будешь по сцене бегать, чтобы внутреннее состояние своей героини поймать!
Однако, Марк Николаевич объявил пятиминутный перерыв и пошел в фойе покурить. После вернулся и пригласил Алю на сцену. У той сразу повлажнели ладони и колени предательски задрожали: она панически боялась сцены и Далецкого, хотя всей душой полюбила театр и своего режиссера.
— Аля, начнем с твоей первой реплики в сцене с Томским. Начало этой сцены — с графиней — пройдем позже. Кстати, где Алена? — Тая промычала что-то невразумительное. — Так, понятно! Илья, прошу вас, пожалуйте! — он называл студийцев то "на ты", то "на вы" в зависимости от настроения.
— Так, Аленька, села в кресло "у окошка" за пяльцами… Подходит Томский… Мизансцену вам не нужно напоминать, да? Вот и прекрасно, начали!
— Кого это вы хотите представить? — произнесла свою первую реплику Аля.
— Нарумова. Вы его знаете? — подал ответную реплику Илья, подходя к ней.
— Стоп, стоп, стоп! — захлопал в ладоши Далецкий. — Не понял!
— Что вы не поняли, Марк Николаевич? — пролепетала Аля.
— Ничего не понял! Повторите.
— Кого это вы хотите представить? — повторила Аля, стараясь, чтобы не дрожал голос.
— Кафото фы фтите истаить? — переспросил режиссер.
— Нет, не так… — чуть не плача, сказала Аля и повторила, старательно отчеканивая каждый слог. — Ко-го э-то вы хо-ти-те пред-ста-вить?
— Вот теперь понял, — улыбнулся Далецкий. — Теперь то же, только без такого нажима. Да, правильно: по ремарке Лиза задает свой вопрос "тихо", но все-таки хотелось бы его расслышать…
Они ещё с полчаса работали над техникой речи, добиваясь четкой артикуляции, и наконец Марк Николаевич снова объявил перерыв.
Алена уже минут десять, как появилась, и кокетничала с Максом в последнем ряду. Гарика — её обычного "прилипалы" сегодня не было — он заболел. А Макс, хоть и едва дышал после знаменитой "ловли хорька", но завидев её, немедленно ожил, принялся всячески развлекать и шепотом рассказывать анекдоты.
Вдруг из фойе при входе раздался дикий вопль Далецкого:
— Что это? Что тут такое? Алена! Алена, идите сюда немедленно!!!
Алена вспорхнула, недоуменно пожала плечиками и, стуча каблучками, поспешила в фойе. Скоро здесь столпилась вся трупа.
— Как вы… да, как вы могли? — багровея, кричал Далецкий. — Вы мне можете объяснить, как ЭТО здесь оказалось? — он указал перстом на мастерски выполненное цветное фото Алены в изящной серебряной рамочке. Оно помещалось непосредственно под портретом Константина Сергеевича Станиславского, между Ермоловой и Комиссаржевской. На рамочке была выгравирована красивая надпись: "Актриса студии "ЛИК" Елена Фомина".
— Это же гадость, пошлость! — бушевал Далецкий. — Сколько раз я твердил, что мы собрались не для того, чтобы тешить свое тщеславие! Мы пытаемся стать людьми, людьми, понимаете? Избавиться от грязи и шлаков душевных! Мы лечимся театром, понимаете, лечимся от всего, чем отравлено время! От банальности, пустоты и продажности! От той мерзости и жестокости, которые просто-таки распирают экран ТУ! Время корчится! А мы пытаемся здесь хоть как-то согреться у живого костра… А вы… Вы кто? Книппер-Чехова? Алла Демидова? Марина Неелова? Ак-три-са Фо-ми-на! — кривляясь и произнося Аленино имя по слогам, выпалил Далецкий. — Немедленно снять!
— Марк Николаевич… — развела руками Алена. — Да, что я такого сделала? Просто придут на премьеру мои родные, знакомые, им будет приятно…
— Приятно? — он уже задыхался от гнева. — А вы… вы в театре зачем? Сделайте нам приятно, — для этого?! Вы ничего… ничего не поняли и понять не хотите. Вы попросту не способны понять! Господи… — он схватился за голову, голос уже охрип, а лицо приобрело синеватый оттенок. — И больше… я не хочу слышать про все ваши фокусы!
— Марк Николаевич… — высунулся из-за спин ошеломленных студийцев Мирон. — Там из мастерских звонят, просят деньги за занавес перечислить. Вы обещали документ подписать… — парень, видно, хотел разрядить обстановку, но результат оказался прямо противоположным.
