Они выпили, закусили и пустились в воспоминания о днях своей молодости, когда старик возглавлял театр, а Марк Николаевич пришел туда совсем юным актером, только окончившим Щукинское училище… А потом Николай Валерьянович, — так звали старика, — начал обучать подающего надежды актера азам своего ремесла, приметив у того режиссерский дар…
Беседа текла, время тлело, и у Мани стали слипаться глаза. Ночью она почти не спала — все думала, как придет сюда и что будет… И совсем не заметила, как уснула на прохладных досках планшета, меж рисованным задником и загадочным зеркалом, отгородившим от мира…
— … и я просто не понимаю, что делать! — услышала Маня, очнувшись, голос Далецкого — её пробудил резкий звук.
Она приникла к щели: Марк Николаевич поднимал упавшую зажигалку. Слава Богу, ничего страшного! Звук падения маленького предмета в гулком пустом пространстве спросонья показался ей громким, как выстрел. Маня протерла глаза и вся обратилась в слух. Похоже, разговор шел теперь о чем-то важном и неприятном, судя по напряженной позе Далецкого и сокрушенному виду старика. Коньяк почти весь был выпит: оставалось чуть-чуть на донышке, однако настроил он собеседников отнюдь не на веселье, а на весьма мрачный лад…
— Как же это произошло? — наклонясь к Марку и подперев щеку рукой, говорил старый учитель.
— Как? Не знаю. Я могу только предполагать. Она человек очень чистый. Она изо всех сил старалась быть, а не казаться. Не лгать. Ко всему относилась всерьез, может быть, даже слишком… — Далецкий говорил медленно, взвешивая слова, точно каждое слово решало в этот момент чью-то судьбу. — Я говорю им: идите от себя к роли. Представьте себя в предлагаемых обстоятельствах. Вот она и представила! Наташка попросту не способна кривить душой и быть хоть в чем-то непоследовательной. Она максималист! Вот она, так сказать, и вошла в роль: решила полностью, до конца проникнуться всеми мотивами роли, всем, чем жила её героиня, то есть, азартной игрой. Она пошла в казино. Не удивлюсь, если к этому приложила руку Алена — дочь нашего спонсора. Ведь у него целая сеть казино по Москве…
— Ты хочешь сказать, что в казино пускают несовершеннолетних? — усомнился Николай Валерьянович.
— Она выглядит гораздо старше своего возраста. И потом ей уж скоро шестнадцать!
— Ну-ну… — покачал головой старик. — И что же?
— Она стала играть. И игра затянула её. Это как наркотик! — теперь Далецкий говорил зло, разрубая воздух рукой со стиснутым кулаком. — Наташа уже не могла остановиться: летела, как бабочка на огонь. Сначала, видно, выигрывала — это всегда так. Это у них, в казино специально подстроено, чтоб подцепить на крючок! Вот она и попалась… — он вдруг сморщился, как от приступа острой боли. — Бедная моя девочка!
— Ты… — старик пристально поглядел на него. — Ты влюблен в нее?
— Ну… есть немного, — признался Далекий и опустил глаза. Потом поднял их и улыбнулся растерянной грустной улыбкой. — Просто я отношусь к ней с чуть большей нежностью, чем самому бы хотелось… Но между нами ничего не было, если вы об этом… Я, может быть, малодушный человек и плохой режиссер, но не совратитель малолетних!
— Марик, не заходись, этого у меня и в мыслях не было! — старик положил руку ему на плечо. — У неё много долгов?
— Семь тысяч. Не рублей, конечно… а долларов! — глухо проронил Марк Николаевич и обхватил голову руками.
— Погоди, погоди, Марк, не впадай в панику, — заволновался Николай Валерианович и разлил по рюмкам остатки коньяку. — Выпей, тебе это нужно. И говори, говори все, что на сердце. Изболелось оно у тебя — сердце-то. Нельзя все в себе держать. Для того я и пришел, чтобы как-то помочь… Я же по голосу чувствовал все последнее время, что с тобой нелады…
— Да, что со мной… — с горечью бросил Далецкий и выпил. — Вот с Наташей беда так беда!
— Где она брала деньги на игру?
— Там же, в казино — там всегда можно занять практически любую сумму, чтобы купить человека с потрохами. Это же место дьявольское! Она и брала у бандитов. Они потом ставят на счетчик, но её не поставили… не знаю, почему, может, пожалели. Она такая… а! — он махнул рукой. — Просто сказали, что если в недельный срок не вернет деньги, её убьют. Вот тогда она прибежала ко мне и все рассказала. И я все узнал… — он с мольбой взглянул на учителя. — Верьте мне: если б я хотя бы догадывался о том, что происходит, увез бы ее… ну, не знаю, сделал бы что-нибудь. Но этот кошмар предотвратил! Она больна. Ее тянет туда… она мне сказала. Азарт разъедает душу, он превращает человека в раба своей страсти… пьет кровь, как вампир.
— Это лярвы, — отвернувшись, сказал старик.
— Что? — не понял Далецкий.
— Лярвы. Темные астральные сущности. Они невидимы, но они существуют. И питаются нами, если мы даем слабину и предаемся без удержу какой-нибудь страсти. Вот тогда мы даем им власть над собой. Они — ты прав! — питаются нашей душой, тянут силы, энергию… и растут тем быстрей, чем слабей наша воля. И чем больше мы поддаемся своей слабости, будь то страсть к еде, алкоголь, наркотики, похоть или игра — любой порок, свойственный человеку…
— Как от них избавляются… от этих лярв?
— Только одним путем: переборов свою слабость. Если сам не можешь, нужно лечиться, но только не завязать все глубже…
— Вот Наташку и лечат, — не глядя на старика, сказал Далецкий.
— Как? Где?
— В клинике. Когда она прибежала ко мне и я понял, что ей угрожает, сразу договорился со знакомым врачом из клиники Корсакова… это на улице Россолимо, вызвал машину, приехал к ней и насильно увез. Теперь она там. И её не убьют — там охрана.
— Ты запихнул её в психушку? — старик вскочил. — Как ты мог? Это может её сломать!
— Это спасет её. Другого выхода не было…
— Марк! Ты… — старик задохнулся, — что ты делаешь? Твои игры в театр не стоят жизни людей! Ведь одна по твоей милости уже погибла!
— Не говорите так! — Далецкий тоже вскочил. Он был бледен, как мел. Это была случайность. Лист кровли на крыше… он был не закреплен.
— Это не случайность. Ты хорошо знаешь, что ничего случайного быть не может, — Николай Валерьянович, отчаянно жестикулируя, принялся метаться взад-вперед в узеньком свободном пространстве между залом и рампой. — Оля погибла! Оля, твоя невеста! Ты любил её, ты вырастил из неё актрису… но этого тебе было мало. Ты учил её жизни! Ты хотел, чтобы она освободилась от страха высоты. Ты хотел, чтобы играя Катерину в "Грозе", она САМА представляла, каково это: прыгнуть с обрыва вниз. И ты погнал её на эту проклятую крышу! Она не хотела, боялась, но ты говорил: ты должна перебороть свой страх! Можно перебороть порок, но страх… его лечат любовью. Только любовью, да, милый мой! И она сорвалась с этой крыши! И было расследование… И ты лишился театра. Не затыкай уши-то — слушай, слушай! Кто ты такой, чтобы брать на себя роль учителя жизни? Учи их искусству! Я не говорю, что ты виноват, но ты… ты берешься не за свое. И опять взялся, и вот результат: Наташа! Ты настолько поглощен своими идеями, что не замечаешь того, что творится вокруг… Твои идеи перерождаются, добро становится злом. Пойми, Марк, я хочу поддержать тебя, ты один и тебе тяжело. Но ты должен понять, что студия — это не полигон для испытаний. У тебя ребята с неустоявшейся психикой. Они, как воск в твоих руках… Зачем ты говоришь им о страхе? Зачем этот сложный репертуар? Им нужно что-то живое, веселое!
