— Так я называла свое кресло-качалку, — добавила она, чувствуя, что ее щеки вот-вот задымятся от залившей их горячей краски стыда. — Понимаю, эте глупо…
Анна Стивенсон подняла руку, прерывая ее оправдания.
— Что вы сделали после того, как решили уйти? Расскажите об этом.
Рози поведала ей о кредитной карточке, о том, как боялась, что интуиция Нормана подскажет ему либо вернуться домой, либо позвонить. Она не могла заставить себя признаться этой суровой красивой женщине, что от страха ей пришлось зайти во двор чужого дома, чтобы справить нужду, но она рассказала о том, как воспользовалась кредитной карточкой, какую сумку сняла, как выбрала этот город, показавшийся ей
достаточно удаленным и потому безопасным, — к тому же именно сюда отправлялся ближайший автобус. Слова вырывались быстрыми автоматными очередями, после чего следовала пауза, в течение которой она собиралась с мыслями, размышляя, о чем говорить дальше, и испытывая изумление, почти не веря в то, что все-таки она решилась на столь отчаянный шаг. В конце она сообщила Анне о том, как заблудилась утром, и показала ей визитную карточку Питера Слоуика. Взглянув на нее мельком, Анна протянула карточку назад.
— Вы хорошо его знаете? — спросила Рози. — Мистера Слоуика?
Анна улыбнулась — Рози показалось, что в улыбке мелькнула едва заметная горечь.
— О да, — ответила она. — Он мой старый друг. Очень старый. Настоящий друг. И друг таких женщин, как вы.
— Вот таким образом я очутилась здесь, — закончили свою историю Рози. — Не знаю, что ждет меня в дальнейшем; пока что я добралась только до этих пор.
Подобие улыбки тронуло уголки рта Анны Стивенсон.
— Да. И до этих пор вы вели себя просто замечательно.
Собрав в кулак всю отвагу, — от которой за последние тридцать шесть часов остались лишь жалкие крохи, — Рози спросила, можно ли ей провести в «Дочерях и сестрах» ночь.
— И не одну, если понадобится, — ответила Анна Стивенсон. — В техническом смысле это убежище — находящийся в частных руках промежуточный полустанок. Вы можете пробыть здесь до восьми недель впрочем, и это не самый большой срок. Мы не придерживаемся жестких рамок относительно пребывания в «Дочерях и сестрах». — В ее голосе проскочил легких оттенок гордости (скорее всего, бессознательной), и Рози вспомнила фразу, которую выучила лет этак с тысячу назад, на втором году изучения французского языка: «L'etat, c'est moi»— государство — это я. Затем воспоминания были вытеснены потрясением, которое она испытала, когда до нее дошел действительный смысл сказанного.
— Восемь… восемь…
Она подумала о бледном молодом человеке, сидевшем на автостанции в Портсайде. Того, который держал на коленях табличку с надписью «БЕЗДОМНЫЙ, БОЛЬНОЙ СПИДОМ», и внезапно поняла, что бы он почувствовал, если бы кто-то из прохожих вдруг опустил в коробку из-под сигар стодолларовую банкноту.
— Простите, мне показалось, что вы сказали восемь недель!
«Вам нужно чаще мыть уши, милая, — представила она холодный ответ Анны Стивенсон. — Дней, я сказала восемь дней. Неужели вы подумали, что мы могли бы позволить таким, как вы, торчать здесь восемь недель? Вы совсем сошли с ума!»
Но Анна утвердительно кивнула головой.
— Хотя очень редко женщины, которые попадают к нам, остаются так долго. И мы испытываем по этому поводу законную гордость, я бы сказала. Вам придется в конце заплатить за пребывание и питание, хотя мы склонны полагать, что цены в нашем заведении вполне приемлемы. — Она снова на миг гордо улыбнулась. — Вам следует знать, что мы не в состоянии предложить что-то очень комфортное или роскошное. Большая часть второго этажа переделана под спальные помещения. У нас тридцать кроватей — правильнее назвать их койками, — одна из них случайно оказалась свободной, почему мы, собственно, и получили возможность принять вас. Комната, в которой вы спали сегодня днем, принадлежит одной из сотрудниц. Их три.
— А разве вам не обязательно получать чье-то разрешение? — прошептала Рози. — Обсуждать мою кандидатуру на заседании какого-нибудь комитета или что-то в этом роде?
— Я и есть комитет, — заявила Анна, и позже Рози подумала, что, наверное, прошло много лет с тех пор, когда эта женщина в последний раз слышала нотки легкого высокомерия в своем голосе. — «Дочери и сестры» были основаны моими родителями, которые не испытывали стеснения в средствах. Я унаследовала доверительный фонд, из которого и поступают средства на содержание, Я сама выбираю, кого приглашать к нам, а кому отказать… хотя реакция других женщин на потенциальных обитательниц «Дочерей и сестер» очень важна. Я бы сказала, она имеет решающее значение — вы произвели благоприятное впечатление.
— Это хорошо, да? — слабым голосом спросила Рози.
— Совершенно верно. — Анна зашуршала бумагами, передвигая документы с места на место, и в конце гонцов обнаружила то, что искала, за компьютером «Пауэр бук», пристроившимся на левом крыле стола. Она протянула лист бумаги с отпечатанным на нем текстом и синим логотипом «Дочерей и сестер» вверху. — Вот. Прочтите и подпишите. Смысл текста сводится к тому, что вы согласны заплатить за свое пребывание у нас из расчета шестнадцать долларов в сутки, куда входят питание и проживание. При необходимости оплата может быть произведена позже. В общем-то, это даже не официальный документ; так, обещание. Мы рады, если те, кто останавливался у нас, платят половину перед уходом, даже если отлучаются на время.
— Я могу заплатить, — заверила ее Рози. — У меня еще кое-что осталось. Не знаю,
как благодарить вас, миссис Стивенсон.
— Оставьте миссис для деловых партнеров, для вас я Анна, — поправила она Рози, глядя, как та ставит подпись в нижней части листа. — И не нужно благодарить ни меня, ни Питера Слоуика. Вас привело сюда Провидение — Провидение с большой буквы, как в романах Чарльза Диккенса. Я видела слишком много женщин, которые приползали сюда совсем разбитыми, а выходили целыми, чтобы не верить в это. Питер-один из немногих людей в городе, которые направляют женщин ко мне, но сила, приведшая вас к нему, Рози… это Провидение.
— С большой буквы.
— Верно. — Она мимоходом взглянула на подпись на листке и положила его на полку справа от себя, где, Рози не сомневалась, листок затеряется в общей куче бумаг еще до окончания дня.
— Ну вот, — произнесла Анна тоном человека, который только что покончил с неприятными, но необходимыми формальностями и теперь может свободно перейти к тому, что ему действительно нравится. — Что вы можете делать?
— Делать? — переспросила Рози. Ей неожиданно стало плохо. Она поняла, что сейчас произойдет.
