Елена Блонди - Хаидэ

— Не бойся. Он жив, здоров и весел. Твоя сестра милостиво кормит мальчика своим дивным медовым молоком. Он вырастет настоящим воином, княгиня. Без жалости, без колебаний и сомнений. И плечи его будут так широки, что племя Драконов свалится с них сморщенной кожурой. Ты родила бога, женщина! И хочешь забрать его в грязные вонючие палатки? Скакать впереди жалких нескольких сотен воинов?

— Наши воины!..

— Знаю, знаю! Лучшие из лучших, смертельные, как отравленные стрелы и такие же быстрые и точные. Сколько их, княгиня? Пять сотен? Десять? И у каждого сокровищ — пара коней да оружие? На что обрекаешь ты будущего князя?

— Послушай меня, Пастух. Ты, верно, наелся своего ядовитого меда, и теперь он бежит у тебя с языка. Я знаю, что слов бывает много. Но мне нужен мой сын.

Она оттолкнула Целителя и встала перед Пастухом, повернувшись спиной к дымным переливам. Бледное лицо покрывал пот, собираясь мелкими каплями на лбу и над верхней губой. Влажные пряди волос прилипли к вискам.

Пастух поцокал языком, рассматривая покрытые испариной щеки и суженные от ярости глаза. И вдруг легко согласился.

— Хорошо. Ты получишь мальчика. Но Ахатта останется тут. Ей назначена высокая судьба матери будущих вождей. Она согласится. Ведь тут ее сын. Лишь в медовой пещере мать и дитя смогут видеться, не убивая друг друга. А ты уведешь неума-смутьяна, и заберешь сына. И никогда больше не вспомнишь о Паучьих горах.

Хаидэ покачала головой.

— Нет. Мы уйдем все. А вам некуда деваться. Вы заперты, жрец.

— И ты заперта с нами, — напомнил Пастух.

Хаидэ покачнулась. Жнец бережно поддержал ее за талию и осклабился, касаясь щекой длинных волос.

— Я… не одна, — хрипло ответила женщина, водя потускневшими глазами по расплывающимся фигурам, — не одна…

— Одна, — возразил жрец. Махнул рукой. Повинуясь жесту, четверка в белых одеждах торопливо двинулась по тропинкам, плотно заваливая камнями отверстия, из которых сочился ядовитый пар.

— Помоги ей, Жнец, — заботливо сказал Пастух, — она не должна спать. Пусть станет послушной, все увидит и запомнит.

Жнец, коротко и неглубоко дыша, закивал, обнимая Хаидэ за плечи, подтолкнул вперед, по тропе, огибающей свет.

— Одна. И останешься с нами. Ты была права, красавица, я говорил, чтоб протянуть время. Все заняты собой. Ахатта своими горестями, матерь Тека — заботами о муже и детишках, бродяга Пень — любовью к Ахатте. Тойры? Что ж, они выпьют все пиво. Заснут вповалку и через день не вспомнят о своих подвигах. Смотри внимательно. Вот мы вступили в свет. Всего несколько шагов. Какая мягкая трава… тут лежала твоя сестра, под каждым из белых жрецов. А муж ее Исма сидел рядом, радуясь и прославляя союз темноты и света.

Глаза Хаидэ широко раскрылись, будто кто-то растягивал веки пальцами. Глядя на красивую поляну, осененную белыми колокольцами и темными листьями, она хотела сказать «нет», замотать головой. Но горло издавало невнятные звуки, язык лежал во рту шершавым бревном. Только ноги медленно переступали, послушно следуя за Жнецом.

— Это было, и было, и было. И если бы не тупость доблестного Исмы, что дал себя ранить большой рыбе на обычной рыбалке, тоже мне — Зуб Дракона — она с восторгом родила бы мальчика в драгоценный мед древней купели. И подарила бы этой купели жизнь новорожденного бычонка, чтоб мед стал еще ценнее. Сына своей подружки Теки! Сказала ли она тебе об этом? Или плакала о том, как ей плохо? Поверь, княгиня, ей было очень хорошо. Каждую ночь шла она в сердце горы, и вела за собой своего тупого быка мужа. Шла сама! Жаждала стать богиней, и матерью бога! Неплохие желания для тощей шлюхи, девки у тебя на побегушках, Ахатты-крючка!

Нога Хаидэ еле поднималась, проволакивалась по траве и опускалась с грохотом, будто она — каменный столб и сейчас разлетится вдребезги. И после вечности тишины в уши ударял новый грохот — это другая нога сделала, наконец, шаг. Голос жреца висел перед лицом жирной надоедливой мухой. А перед беспомощными глазами проплывали, покачиваясь картинки, такие ясные, будто это и впрямь происходило сейчас. Обнаженная Ахатта с нежным холмом смуглого живота, идет по тропе, оглядывается, маня за собой Исму. И ложится навзничь, раскидывая ноги. А Исмаэл Ловкий садится рядом, с восторгом встречая каждого следующего жреца, в смятых, разбросанных по траве складках богатых одежд.

— А вот и купель.

Пастух встал на каменной закраине и, положив толстую руку на затылок Хаидэ, нагнул послушную голову, чтоб рассмотрела медленное вращение желтой вязкой жижи, проносящей в струях ветки, листья и трупики птиц и зверенышей.

— Смотри, как прекрасна бывает сладкая смерть. Как славно послужит она той, кто возляжет в меду, заменяя живую никчемную кровь вечным медом! Там, за светом, в дальней стене есть тайные входы. Там уже приготовлены две теплые уютные комнаты со стенами, обитыми живыми коврами. Одна для тебя, другая — для сестры твоей Ахатты. Нежась на шелковых покрывалах, вы будете спать и видеть прекрасные сны о мужской любви, и поверь, ты уже никогда не останешься в одиночестве. Шестеро белых, неустанно и сладко трудясь, одарят семенем женские чрева. И вы станете растить будущих повелителей, одного за другим… И в каждый срок, под пение тойриц, жрецы поведут тебя к медовой купели, чтоб роды твои проходили без страха и боли. Сколько сынов сможешь ты подарить темноте! Великая матка, матерь вождей всех племен, до каких дотянутся наши руки. Вот истинная судьба для тебя!

Хаидэ стояла с наклоненной головой. Пастух убрал руку с ее затылка и приподнял за подбородок, ласково заглядывая в испуганные глаза. Полуоткрытый рот женщины издавал еле слышные звуки. А ей казалось, что она кричала.

«Нет! Нет!!! Нет мне судьбы, а уж эта — не моя вовсе!»

— Что? — он с деланной заботой нагнулся, прислушиваясь, — ты не довольна? Конечно. Ты слишком живая, чтоб стать бессмысленной маткой, я это понял, когда увидел тебя настоящую. Мы, жрецы гнезда, свитого в Паучьих горах, пастухи племени тойров и умелиц-ткачих, знаем: каждый ковер ткется теми нитями, что сами просятся в руку. И когда я увидел тебя, то увидел и новый узор!

Водянистые глаза погружались в карие, полные муки и ярости, все глубже и протаскивали за собой мерный голос, что чуть заметно подрагивал от тайного желания.

— Ты можешь стать темной княгиней, женщина вольных степей. Пусть сыновьями занимается сестра Ахатта. А ты станешь первой смертной женой белого Пастуха. Настоящей женой! С этого дня и навечно примешь под свою власть племя тойров, соединишь его с племенем степных Драконов. И вместе со мной сядешь править, покоряя все новые земли. Твоя кровь, полная живой ярости, и мой холодный ум — вот что мы принесем в дар матери тьме. Сейчас твое сердце открыто и нежно. Мои слова проникают в самую глубину и врастают в мягкую ткань. И твои прежние желания уже ничего не изменят. Просто смотри.