Елена Блонди - Хаидэ

Он отступил, взмахнув рукой, унизанной сверкающими кольцами. Глаза женщины послушно следили, как блеск начертил в воздухе светлые знаки.

Вот она сидит на каменном троне, в пещере, открытой небу, и внизу у ее ног — плечи и головы, светлые пятна лиц с орущими глотками. Не надо доказывать и объяснять. Одно лишь движение губ или пристальный взгляд…

Вот сверкающая пещера, застланная коврами. И молодые сильные тойры у входа ждут милости повелительницы. Каждому избранному — одна ночь. Чтоб ушел, качаясь и плача от счастья.

Вот дикая скачка по звонкой степи, а позади мерный грохот тысяч копыт и звон тысяч щитов. Крик начинается у края степи и, прокатываясь, захлестывает травы до самого неба. Все новые и новые воины славят свою княгиню.

И рядом великий белый Пастух, что знает каждую ее мысль. Темную, светлую, — любую. И ни единое пятнышко темноты не укор ей. Лишь любовь в его светлом взгляде. Все, что захочешь, княгиня. Все, что захочешь: смерти, убийства, покоренные селения, мужчины, богатство и власть.

«Это не я. Это — не я!!!»

Картинки плыли, а в голове билось, кричало и не могло вырваться.

«Не трогай мою темноту! Ты — не трогай! Пусть я не сумею справиться с ней, но не тебе видеть ее!»

— Согласна? Пусть твои глаза скажут — да. И все будет.

Пастух замолчал, облизывая красные губы.

— Мой жрец, мой Пастух, — скрипучий голос Целителя был полон тихой злости, — ты обещал ее нам.

Прижимая к себе закрытую коробку, он оглянулся на четверых безмолвных жрецов. На их лицах разочарование мешалось с недовольством. И ободренный, он повторил:

— Обещал!

Пастух выпрямился, поддерживая женщину одной рукой, и обвел жрецов холодным взглядом. Губы приоткрылись, и шепот был похож на шипение змеи.

— Ты с-смееш-шь перечить? Мне?

— Мой жрец, — Охотник встал рядом с Целителем, качнулись вплетенные в волосы яркие перья, цепляясь за хрящеватые уши, — мой жрец, мой Пастух, ты должен пасти своих людей. А они восставали дважды за год с небольшим. Мы верим тебе, но сейчас мы…

— Будешь изгнан! — Пастух прижал к себе Хаидэ, и у той откинулась голова, глаза уставились вверх, в дымное пространство под каменными сводами. Он заговорил, резко выкидывая вперед свободную руку, и женщина дергалась, как намокшая кукла, вяло качая непослушными руками.

— Я вижу узоры! Я, а не вы, и потому я иду во главе стада! Посмотрите на нее, она пришла одна и оставила на песке свой меч. Зная о своей силе, хотела победить меня! Меня, Пастуха! И вот висит на моей руке, как мокрая ветошь. Это сделал я!

Из-за спин ослушников раздался глубокий голос, будто бы равнодушный, но Пастух вздрогнул от тайной насмешки в нем.

— А она и победила. Ты защищаешь ее от своих жрецов.

Видящий невидимое встал рядом с Целителем. Улыбнулся старику свежим молодым лицом.

— Если же нет, отдай ее нам. Сейчас. Пока она послушна и не спит. Пусть знает, что делаем мы с ней.

— Я…

Старик пожал плечами и разогнул локоть. Женщина сползла на траву и упала, с откинутой головой и неловко разбросанными ногами. Выцветшая рубаха перекрутилась, ворот врезался в горло, мешая дышать, но лицо по-прежнему было неподвижным и спокойным.

— Это вам нужно, когда за стенами беснуются тойры? Берите! Вот вам сладкое, низкие неразумные твари.

Отступил на шаг, скрещивая на груди руки. Глаза пристально смотрели на тройку жрецов, плечи были неподвижны, но пробегающая по лицу тень показывала, как подергивается от ярости щека.

Целитель всхлипнул невнятно, опустился на колени, свободной рукой дергая ворот женской рубахи. Другой прижимал к себе коробку, и Пастух рассмеялся:

— Оставь свою тварь. Думаешь совершить мужское, орудуя одной рукой?

Ткач оттолкнул Целителя, хватая княгиню за плечи. И Жнец, поколебавшись, склонился, закрывая от Пастуха лежащую. Четверо, пыхтя и мешая друг другу, вцепились в женскую одежду, дергая ремень на поясе и шнурки на воротнике рубашки. И только Видящий не смотрел вниз, где на зеленой траве смешались обтянутые светлым шелком плечи и спины. Его глаза не отрывались от лица Пастуха, а Пастух не видел изучающего взгляда, все так же дергая щекой, стоял, не в силах отвернуться от того, что происходило у его ног. И когда Целитель, бормоча, стал неловко задирать свой хитон, оголяя жилистое бедро и белое колено, раздался крик:

— Хватит!

Целя под ребра ногой в кожаной сандалии, Пастух ударил, и Целитель упал на бок, прикрывая коробкой низ живота. Варака внутри запрыгала, скребя когтями и скрипуче визжа.

Тяжело дыша, Пастух расшвырял оторопевших жрецов, и снова подхватывая княгиню, встал, с ненавистью прожигая глазами отступивших мужчин.

— Она — моя!

Видящий улыбнулся, будто знал, что так и будет, и незаметно отойдя за куст, смежил веки, спрятал руки в широкие рукава и сосредоточился. Красивые, резко очерченные губы еле заметно шевелились.

— Мы сильны, покуда мы вместе, — Пастух говорил медленно, будто с детьми, окидывая растрепанных жрецов фальшиво-отеческим взглядом, — слышите там за стенами? Мы должны быть осторожны. Пусть тойры перепьются. И знайте, мать темнота не бросает своих детей. Тириты в пути уже несколько дней. Мы не только успокоим быков, но, медленно пытая, казним всех непокорных, изведем семьи под корень. Сделаем так…

Видящий перебил, не дожидаясь, когда жрецы станут кивать, признавая правоту главного:

— Это все так. Но она — твоя? Ты сказал это сам.

В тишине стало слышно, как безостановочно трудятся пчелы, чтоб мед в вечной купели не пересыхал. Пастух колебался. Надо солгать им, что девка станет общей, как и было обещано. Пусть все успокоится и тогда…

Но близкое будущее встало в голове, насмехаясь над фальшивыми словами. Все успокоится. А после он заберет ее себе на глазах у жрецов. И станет жить дальше, боясь пригубить из кубка или съесть из своей тарелки? Выходит — отдать девку? Но тогда получится — он испугался. Покажет страх и каждый захочет занять его место.

Он обвел глазами жадное лицо Целителя, покрытое каплями пота, худые скулы Охотника, затененные подвесками из перьев, круглые щеки Жнеца, расписанные охряными завитками. Перевел взгляд на длинные пальца Ткача, которые тот сплетал и расплетал, елозя по вышитому плащу. И напротив, чуть отдельно от четверых — змеиная усмешка на губах Видящего невидимое.

Остается одно — настоять на своем и победить.

Но в глубине сознания шевелилась растерянность, переходящая в липкий страх. Так давно не приходилось ему открыто подтверждать свою власть… Гнездо подбиралось из жрецов, что хоть и жили каждый сам для себя, но всегда действовали рука об руку, преумножая тьму. Им нечего было делить. Никогда. А тем более женщин.