— Боюсь, у меня для вас плохие новости, капитан.
— Насчет разгерметизации? — резко спросил Брайан, и несколько пассажиров, проходивших мимо двери в кабину пилотов, обернулись, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
Диган покачал головой:
— Насчет вашей жены, капитан Энгл.
Энгл не мог взять в толк, чего от него хочет этот человек, а потому молча таращился на Дигана. Наконец до него дошло. Речь, разумеется, шла об Энн.
— Она моя бывшая жена. Мы развелись восемнадцать месяцев назад. Что с ней?
— Несчастный случай. Может, пройдем в контору?
Брайан с любопытством посмотрел на него. После трех нервных часов полета происходящее сейчас казалось ему каким-то нереальным. Он едва подавил желание предложить Дигану катиться к чертовой матери. Но, разумеется, не предложил. В авиационных компаниях не принято разыгрывать шутки с пилотами, тем более с теми, кто только что прошел по самому краю пропасти.
— Что, Энн в порядке? — повторил Брайан уже мягче, заметив, что второй пилот смотрит на него с сочувствием.
Диган разглядывал свои начищенные туфли, и Брайан понял, что новости действительно плохие и с Энн далеко не все в порядке. Понял, но отказывался в это поверить. В тридцать четыре года Энн отличали отменное здоровье и умеренность в привычках. Он также подумал, что более здравомыслящего водителя нет во всем Бостоне… может, во всем штате Массачусетс.
Тут он услышал, как задает еще один вопрос… Брайану показалось, что какой-то незнакомец проник в его мозг и использует его рот вместо громкоговорителя.
— Энн мертва?
Джон, или Джеймс Диган, огляделся как бы в поисках поддержки, но у люка стояла одна-единственная стюардесса, желавшая пассажирам провести приятный вечер в Лос-Анджелесе и бросающая тревожные взгляды на пилотов. Возможно, ее волновало то же, что минуту назад и Брайана: как бы на команду не возложили вину за утечку воздуха, превратившую последние часы полета в сущий кошмар. Так что Диган мог рассчитывать только на себя. Он вновь посмотрел на Брайана и кивнул:
— Да… боюсь, что мертва. Вы пройдете со мной, капитан Энгл?
В четверть первого Брайан Энгл уже устроился в кресле 5а рейса 29 (Лос-Анджелес — Бостон) авиакомпании «Американская гордость». Рейс этот завсегдатаи трансконтинентальных перелетов называли «красный глаз».[2] До взлета оставалось пятнадцать минут. Брайан вспомнил, что после Логана ЛАКС считается самым опасным аэропортом. Получалось, что в течение восьми часов ему предстояло посетить оба эти аэропорта: ЛАКС — пилотом, Логан — пассажиром.
После посадки боль не прошла, а только усилилась. «Голова у меня горит огнем, — думал Брайан. — Просто полыхает. Что произошло с пожарными детекторами? Здесь же стоит лучшая автоматика…»
За последние четыре или пять месяцев он практически не вспоминал об Энн. В первый год после развода Энн буквально не выходила у него из головы. Что она делает, как одевается, конечно же, с кем видится? Энн все время стояла у Брайана перед глазами. Он достаточно много читал о разводах, чтобы знать, как выйти из такого состояния: лекарства тут не помогали, а вот другая женщина могла бы. Как известно, клин клином вышибают.
Но другой женщины у Брайана не появилось, во всяком случае, пока. Несколько ничего не значащих свиданий, один осторожный сексуальный контакт (он пришел к твердому убеждению, что в эпоху СПИДа все внебрачные сексуальные контакты должны быть осторожными), но не другая женщина. Он просто… излечился.
Брайан наблюдал за поднимающимися на борт пассажирами. Молодая светловолосая женщина шла с маленькой девочкой. Маленькая девочка была в черных очках и держалась за локоть женщины, которая что-то тихонько ей сказала. Ребенок тут же повернулся на голос, и Брайан по движению ребенка понял, что девочка слепая. «Забавно, — подумал он, — сколь многое могут подсказать мелочи».
Энн, напомнил ему внутренний голос. Не пора ли подумать об Энн?
Но его усталый мозг старался уйти от этой темы. Не хотелось думать об Энн, теперь покойнице, его бывшей жене, единственной женщине, которую он со злости ударил.
Может, ему пора читать лекции? Разведенным мужчинам, да, пожалуй, и женщинам, почему нет? Тема: развод и умение забывать.
«Оптимальное время для развода — самое начало пятого года супружеской жизни, — сказал бы им Брайан. — Возьмем мой случай. Год после развода я провел, словно в чистилище, задаваясь вопросом, какая часть вины лежит на мне, а какая — на ней, гадая, правильно ли я поступал, вновь и вновь заводя разговор о детях. В этом мы никак не могли сойтись, хотя речь шла не о наркотиках или супружеской неверности. Дети против карьеры, ничего больше. А потом у меня в голове словно возник скоростной лифт: Энн была в кабине, и лифт рухнул вниз».
Да. Рухнул. Исчез вместе с Энн. И несколько последних месяцев он об Энн совсем не думал… даже когда подходил срок очередной выплаты алиментов. Они разошлись полюбовно. Энн сама зарабатывала восемьдесят тысяч долларов в год, до вычета налогов. Деньги выплачивались через его адвоката, обычная статья ежемесячных расходов, две тысячи долларов, больше счета за электричество, но меньше взноса за квартиру в кондоминиуме.
Брайан наблюдал, как мимо прошел юноша в ермолке, под мышкой он нес футляр для скрипки. Нервный и взволнованный взгляд, устремленный в будущее. Брайан ему позавидовал.
В последний год совместной жизни они выплеснули друг на друга немало злобы и горечи, пока наконец, за четыре месяца до того как расстались, не случилось, наверное, неизбежное: рука Брайана среагировала прежде, чем мозг успел остановить ее. Он не любил это вспоминать. Энн крепко выпила на вечеринке, а когда вернулись домой, выдала ему по полной программе.
«Оставь меня в покое, Брайан. Говорю тебе, оставь. Чтоб больше никаких разговоров о детях. Хочешь проверить свою сперму — иди к врачу. Моя работа — реклама, а не производство детей. Надоел мне твой мужской шови…»
Тут он Энн и ударил, сильно, по губам. Удар вышиб у нее изо рта последнее слово. Они стояли друг против друга в квартире, где потом ей предстояло умереть, шокированные и испуганные (тогда он себе в этом не признался, но теперь, сидя в кресле 5а и наблюдая за поднимающимися на борт пассажирами рейса 29, мог позволить себе такую роскошь). Энн коснулась пальцами губ, которые начали кровоточить. Протянула руку к нему.
«Ты меня ударил». В голосе слышалась не злость, а изумление. Скорее всего это был первый случай, когда кто-то в гневе приложил руку к Энн Куинлэн Энгл.
