Внутренний голос кричал Инне, что нужно бежать. Но она застыла на месте, не в силах пошевелиться, и смотрела на распростертого дядю.
Он снова слабо застонал, и поднял голову. Лицо его заливала кровь, в рот набился песок. Дядя протянул к Инне дрожащую руку, и попытался что-то сказать, но из его горла вырвался только невнятный сдавленный звук.
Человек в черном плаще поставил ногу на распростертое тело. С молотка на макушку дяди капала кровь.
— Ты позвала меня, — сказал он. — Ты должна решить его судьбу. Убить его или оставить в живых?
Инна с ужасом посмотрела на незнакомца.
— Если я уйду, — продолжал незнакомец. — Он встанет на ноги. Снова будет тебя унижать. До конца жизни. Сама ты никогда от него не освободишься.
Инна, прикусив губу, затрясла головой.
— Нет… прошу. Я не могу решать такие…
— Думай быстрее, — нетерпеливо сказал незнакомец. Склонив голову, брезгливо оглядел Нестерова. — Еще минута — и я уйду. Твой единственный шанс избавиться от этой мрази.
Инна с ужасом ощущала, что таинственная и холодная воля незнакомца заставляет ее делать то, что он велит.
Дядя смотрел на нее, и лицо его искажала боль, а в глазах застыли страх и мольба.
Но из глубин памяти всплыло другое лицо. Похотливое лицо сопящей пьяной свиньи. Таким он пришел в спальню одиннадцатилетней девочки.
Его кислое, вонючее дыхание…
Грубые, жадные руки, рвущие на ней белье…
Боль, слезы, унижение…
Инна подняла блестящие от слез глаза.
Темнота под капюшоном холодно и, как казалось, со скрытым весельем, смотрела на нее.
— Да, — прошептала Инна, почти не слыша себя. — Избавь меня от него.
Она закрыла глаза и села на песок, прижавшись затылком к борту машины.
Душа девушки словно опустела.
С закрытыми глазами она слушала мерзкие звуки ударов молотка и хруст ломающихся костей. Дядя несколько раз слабо вскрикнул, потом захрипел.
А после уже не издавал никаких звуков.
Шатаясь, Инна поднялась на одеревеневшие ноги.
Реальность, чудом спасшая ей жизнь, врывалась в сознание резкими яркими картинками.
Птицы на деревьях. Чистое небо. Две машины с распахнутыми дверцами.
Незнакомец исчез. После того, как дядины крики стихли, наступила тишина. Инна несколько минут просидела, закрыв глаза, но звука удаляющихся шагов так и не услышала.
Девушка упала на колени.
На четвереньках поползла к мертвецу.
— Дядя, — прошептала она. — Дядя, вставай, стыдно же.
Тело окаменело, налилось мертвой тяжестью. Инна со стоном перевернула его.
В бессмысленном отупении животного девушка разглядывала изуродованное лицо Нестерова. Можно сказать, что лица не было — кровавая каша с осколками костей.
«Господи. И это все деревянным молоточком?»
«Что же делать? Не оставлять же здесь… Нужно забрать его. Тяжелый, правда. Как шкаф дубовый. Когда я в последний раз шкаф передвигала? Три года тому. Да, его нельзя трогать. На месте преступления шкафы не двигают».
Инна встала. Громко рассмеялась от внезапного прилива душевных сил.
Она наделала кучу ошибок, сделала все, чтобы погубить себя.
Ей показалось необыкновенно важным поехать домой, а потом — на квартиру Ильи. Почему, она не знала. Ничто не могло изменить, как казалось Инне, ее собственного решения. Если бы кто-то стал возражать или мешать ей, она бы разъярилась.
Инна выехала на трассу Москва — Санкт-Петербург. Влилась в поток машин. Поехала в сторону Высоких Холмов.
Всю дорогу девушку что-то грызло, неприятно примешиваясь в ее спокойствие. Она должна была сделать нечто очень важное, но никак не могла вспомнить, что.
Нестеровы жили в поселке неподалеку от озера. Все нувориши Высоких Холмов, маленького городка на юго-востоке Новгородской области, жили здесь. Владельцами особняков были мужчины, разделившие городок на сферы влияния. Судьба города решалась именно здесь, а не в муниципалитете. Мэр часто заезжал сюда.
Особняк Нестерова бежевого цвета, в два этажа, с пристройкой и гаражом. Двор вымощен красной плиткой. В садике — вишни и яблони. Ограда — стальные прутья.
Инна вышла из машины. Воровато огляделась. Никого.
Поселок имел любопытную особенность: он был невидим для посторонних. С севера и запада его закрывала окружавшая озеро лесополоса. С востока и юга — нагромождение «хрущевок», складов и гаражей. Поселок мог разглядеть только тот, кто жил здесь и знал о нем.
Инна пересекла двор. В бассейне спустили воду. На дне плавали опавшие листья.
В холле девушка огляделась. Направо — кухня, гостиная, подсобка. Слева — винтовая мраморная лестница на второй этаж. На стенах — безвкусные картины современных художников.
Дом мертв. Ни садовника, ни уборщицы, ни повара. Вадим Нестеров не держал постоянной прислуги. Инна не знала, что тому причиной — жадность Нестерова или его подозрительность.
Девушка обошла все комнаты, бессвязно обдумывая будущие действия. А они не обдумывались. Чем больше она тянулась мыслью в будущее, тем ярче восставало из праха прошлое.
«Ты должна решить его судьбу».
Инна прошла в гостиную. И первым делом направилась к мини-бару. Опрокинув в себя два стакана вина, счастливо вздохнула. Можно жить.
Рухнула на диван, накрыла голову подушкой. Страх сковывал ее разум, терзал сердце, грыз кости.
Во сне Инна лежала на диване в темноте и не могла пошевелиться, вздохнуть, позвать на помощь. На грудь давил металлический сейф. Потом пришел дядя с красными глазами и длинными грязными ногтями. Он призывал Инну и манил ее к себе. Возбужденно шепча, он одной рукой гладил грудь племянницы, другой доставал из сейфа пачки денег и бросал их в огненную яму слева от дивана.
Потом возник незнакомый мужчина с красивым тонким лицом. Руки и одежды забрызганы кровью. Мужчина начал грызть угол сейфа. Пришел Илья в черном плаще. Он тоже выгребал из сейфа и бросал в яму пачки денег, которые на лету превращались в опавшие листья. Илья заплакал. Незнакомый мужчина обнял его. Судорожно дыша, они начали душить друг друга.
Подошли к Инне. Принялись доставать у нее из живота грязные тряпки. «Чудненько», шептал Илья, «Все это будет чудненько». В гостиной пошел дождь. За стеной громыхнуло, словно уронили шкаф, и возникший ниоткуда Баринов сказал: «Конец». Незнакомец просочился сквозь пол, и Инна проснулась.
Посмотрела в окно. Действительно, начался сильный ливень с грозой.
Она вспомнила все, что было, и застонала. Нужно действовать, а для нее даже встать с дивана — подвиг.
