Максиму Иванычу стало смешно, когда он понял эту простую истину: зараженные могут ощущать друг друга. Это объясняло многое — и то, почему им так часто удавалось вырваться из своих стеклянных клеток, и отчего их действия во время ночного боя с вооруженными солдатами оказались столь эффективными. Когда один из «пациентов» нападал на охранника, все остальные об этом тотчас узнавали.
Странная мысль посетила капитана, но он поспешно отбросил ее, как безумную нелепость (а может быть, эта нелепость его просто напугала). Даже не мысль, а смутное, не «выкристаллизовавшееся» еще желание…
А может, не стоит использовать антидот?
Ведь по-своему это даже здорово — новые, почти сверхчеловеческие возможности и ощущения… Но об этом лучше не думать. Становится неприятно. Лучше думать о другом, настраивая себя на скорую схватку. И капитан старался сосредоточиться на другом.
«Смерть бывает разной. Она может быть вирусом, болезнью. Может быть пулей, пущенной из ружья. А может быть человеком, потерявшим все и жаждущим мести.
Смерть может вышагивать среди стволов, покрытых толстой темной корой. Может видеть в темноте и слышать ваш запах.
Берегитесь, ребята. Смерть уже близко.»
Петров нерешительно оглянулся на своих товарищей по несчастью.
Он замер перед дверью в низенький одноэтажный домик, некогда служивший жилищем для начальника гарнизона. Кажется, целую вечность назад он уже стоял перед этой дверью, точно так же не решаясь зайти внутрь, как и сейчас. И тогда его страхи подтвердились многократно, обернувшись не только ноющими ушибами на теле и посиневшим от побоев лицом, но и началом конца всего Лепрозория, как теперь уже было совершенно ясно. Это здесь он валялся в луже собственной крови, соплей и мочи, когда раздался сигнал тревоги. И отсюда, подгоняемый капитанским пистолетом, повез Максима Иваныча в самую преисподнюю…
Сколько времени прошло после избиения? Всего лишь сутки, а в памяти уже все покрылось туманной дымкой, будто месяц минул, не меньше. Гораздо ярче, до сих пор перед глазами стоят чудовища, клыками и когтями разрывающие на куски нормальных людей. Лица, покрытые струпьями и роговицей. Гной и слизь, сочащиеся из язв, испещривших гибкие, скользкие от липкой влаги, изуродованные болезнью тела… Он до сих пор помнил своего друга, на уговоры которого поддался и нажал проклятую кнопку. Лучше было не читать по его губам, лучше было выколоть себе глаза и не видеть этого монстра, этого змея-искусителя…
Жаль, нельзя стереть память. Так, чтобы полностью, вообще, напрочь. Чтобы ничего не осталось — ни страхов, ни угрызений совести, ни стыда, ни кошмарных видений, поселившихся в голове. И нельзя заставить исчезнуть страх перед самим собой. Боязнь того, кто поселился в тебе.
Только что кто-то из выживших, тех, кто вернулся с ним сюда, предположил, что Иваныч мог запросто приготовить для незваных гостей сюрприз за дверью. И Петров уже видел, как срабатывает нехитрый механизм растяжки… Взрыв! — и вот уже он, военнослужащий Петров, падает замертво, разбросав в разные стороны куски оторванных конечностей.
Но что делать? Он оглянулся на мрачные лица сослуживцев. Молчаливое «иди первым» читалось на каждом. Так же, как и плотоядное ожидание: что же будет с ним, когда он откроет проклятую дверь.
Или ему это все кажется? Петров не знал. Но он точно знал, что действительно пора уже входить.
И, вспомнив про заветный красный телефон, находящийся там, внутри, повернул ручку.
Стемнело, как и давеча, быстро. В узких просветах над головами замерцали первые звезды, выкатился пузатый бочонок луны. «Как в фильмах ужасов, точь-в-точь», — мысленно оценила серебристую окружность на небе Диана.
Девушка остановилась.
— Все, Олег. Хватит бегать.
— Устала что ли? Понимаю, любимая, но потерпи. Надо терпеть, потому что…
— Нет, Олежка. Нам не уйти. Лучше ждать его здесь.
Олег помрачнел. Подошел к ней, чуть приобнял, заглянул в глаза. На мгновение Диана увидела в его зрачках свое отражение — и отшатнулась.
— Боже… — испуганно потрогала ладонью щеку. Проклятье! Так и есть — пальцы ощутили не мягкую кожу, а что-то вязкое и одновременно разжиженное на ощупь, как мазут. Диана поняла, что сейчас заплачет.
— Ну что ты, что ты, родная… — Олег расстроился, это по голосу было слышно. Он у нее большая умница, ее Олежка. Мигом все сообразил, вон как сразу полез с утешениями…
— Не надо. — Диана легко оттолкнула мужчину. Крепко, до боли, стиснула зубы — некогда реветь, некогда! — и огромным усилием воли остановила накатывающийся приступ истерики.
— Послушай, — она старалась говорить предельно четко и доходчиво. Пусть Олег поймет, что с ней все в порядке, что его любезная, становящаяся постепенно миниатюрной копией Годзиллы, полностью себя контролирует и не собирается совсем уж падать духом. Диана невесело усмехнулась.
— Послушай, Олег. Я его чувствую. Понимаешь? Нам не уйти, он догоняет нас быстрее, чем мы от него убегаем. И еще — самое главное. Капитан тоже заражен.
— И он тоже? Но откуда…
— Не спрашивай! Я просто чувствую. Назови это «Третьим глазом», если хочешь. Черт, если бы… если мы с тобой все-таки выживем, — поправилась она, — можешь лично направить меня в академию магов-шарлатанов, в цирк или еще куда, но только поверь — он скоро будет здесь.
Олег не ответил. В сумраке она видела, что он задумался. Лоб наморщил, переваривает информацию. Делает для себя какие-то выводы. Быть может, решает сейчас, стоит ли доверять ее словам?
Нет, это не так. Она неожиданно поняла, что чувствует и его, не хуже, чем капитана чувствует, или даже сильнее. Ощущает то же, что и он, едва ли не мыслит одинаково. Никакого недоверия Олег не испытывал, и ей вдруг стало от понимания этого так приятно, тепло на душе… И где-то про себя подумалось: можно и умереть, так — вовсе даже и не страшно. Но только пусть Олежка будет рядом.
— Получается, он один за нами идет? — наконец, спросил Олег.
— Да.
— Что ж… — он оглянулся по сторонам и показал на небольшой, заросший низким кустарником овражек. — Там будем ждать. Устроим засаду.
И, отдавая ей ружье, продолжил неожиданно бодро и весело:
— Посмотрим, кто кого!
Может быть, он тоже почувствовал сейчас ее мысли, ее настроение? Диана тайком улыбнулась.
Пятнадцать человек с нетерпением ждали, что он им скажет. А Петров ждал инструкций «сверху».
Когда он только вошел в страшный кабинет, раздался звонок — резкий и требовательный. Будто там, в столице, руководство прекрасно видело и его, и других солдат, сгрудившихся в коридоре. Видело — и понимало все его внутренние терзания и то, как трудно было ему решиться поднять красную трубку и самому нажать на мерцающую в сумраке кнопку вызова. Пронзительный звонок заставил вздрогнуть. Его будто подгоняли. Петров схватил трубку и ответил.
