«…Ох ему, мелкому… Насилье и бессилье… Коромысло диавольско… Половое созревание и гормональные пертурбации, из рака ноги…
И потащит наш бедный Ванька тяжкое Ярмо Господне между отрочеством и зрелостью, наподобие девы моей Параскевы. Видит око, да уд промежный неймет. Поди, дождись, покуда имение вырастет…
Ничего… переживет, перетопчется в смиренномудрии… Глядишь, меньше воздания огребет себе на орехи и по шарам… Ох нам ретрибутивность за всё и за вся…»
Ваня довольно серьезно принял к сведению назидательные сентенции прецептора и от приземленной материи органически перешел к возвышенным предметам:
— Филипп Олегович, скажите, пожалуйста, бывает ли по-настоящему естественная истинная религия? Например, от природы человека?
— Никогда и нигде! Нет и еще раз нет, рыцарь-неофит.
Естественным может быть только безбожие и поганство, Иван. Истинная же вера всегда и во всем сверхъестественна и сверхрациональна.
Соответствующие доводы, аргументы, доказательства, суммы против язычников-деистов типа лорда Чербери — найдешь по моим прецепторским гиперссылкам в твоем «Компендиуме рыцаря-неофита Восточно-Европейской конгрегации».
Одно тебе скажу, Иван… — прецептор Филипп преднамеренно выдержал длительную теургическую паузу-цезуру…
— Мы веруем с целью понимать, познавать образ и деяния Господни, будь то в созидании или в разрушении по воле Его. Но вовсе не делаем слабомысленные умозаключения в бесцельном обратном порядке, наподобие язычески мудрствующих секуляров, каковые тщатся что-либо сообразить без царя в голове и без Бога. Чтобы впоследствии от природного греховного естества своего во что-нибудь мало-мальски поверить, спиритуально. И вляпаться куда-нибудь, словно в дерьмо, субстанционально.
Тогда у язычников и безбожников в лучшем, наиразумном случае индуктивно выходит вовсе не религия в православии и правоверии, но скудоумная скоропортящаяся конъюнктурная социальная доктрина. Либо у них получается на выходе подлежащая верификации научная гипотеза-симулякр, какую неизбежно сменят иные рациональные спекуляции, концепты и конструкты.
Наше подлинно религиозное мышление в эпигнозисе нисходит от сверхрационального к рациональному. Однако отнюдь не наоборот, задом наперед, шиворот-навыворот, вверх тормашками, коленками назад, кверху задом, подобно материалистам, почем зря мнящим, будто духовные категории можно познавать посредством материальных критериев.
Прежде дедуктивно беспредельный бескрайний дух и только затем ограниченная конечная материя. Инде сверхъестественное превозмогает смертное естество и убогое вещество, кои нам дадены, быть может, во благо или же на испытание и во искушение многогрешной натуры нашей…
Так-то вот, рыцарь-неофит Иван Рульников…
Вернувшись в город, все воскресенье накануне вечернего визита в дневную Филадельфию на светский раут Настя Ирнеева пребывала крайне озабоченной ее новым уместно приобретенным туалетом от кутюрье Анри Дюваля. Примерялась к платью, бижутерии, аксессуарам и так и эдак.
«Пускай Манька Суончерова позеленеет от зависти, а я буду нынче в нежно-салатовом и в золоте…»
В это же время Филиппу продолжительные и деятельные приготовления категорически не нужны. «Известное дело: смокинг, хорошо отглаженные Настей брюки и белая рубашка с черным галстуком-бабочкой…»
Исходя из чего он постановил: пока у драгоценной супружницы происходят гардеробная суета, макияжная маета, женская суть да украшательские дела, зайти в асилум. А там преспокойно поразмыслить, написать подробный рапорт об успешной операции, задним числом получившей у него ученое кодовое обозначение «Анахроническая пролептика».
За два с половиной часа с намеченным заданием рыцарь-инквизитор Филипп превосходно и методично справился. Захлопнул планшетку, сладко потянулся, вышел в транспортный коридор, глубоко задумавшись, не глядя, без малейших опасений машинально взялся за круглую стальную ручку двери, отделанной ясеневым шпоном… И вместо собственной комфортабельной спальни без перехода очутился в неприглядной и невообразимой неизвестности.
«…Господи, помилуй мя, грешного!!!»
ГЛАВА XIX АНАФЕМА И ОСАННА
— 1-
«…Во где анафема! Арзарет, терра инкогнита, из рака ноги!» — в замешательстве выругался Филипп. С замиранием сердца, не переводя дыхания, он по первому впечатлению, вернее, по наитию почти правильно оценил ситуацию. «Поразительно… натюрморт, дебита ностра…»
Малоприглядный городской пейзаж и невиданный архитектурный ландшафт, представшие перед его взором, пораженным мгновенно отмеченным, он воспринял практически и ситуативно.
«Не было печали… Господи, помилуй! как домой-то мне отсюда попасть..? Не пройти, не проехать…»
Не отпуская руки от массивного латунного кольца на двери сверхнадежного безопасного убежища, Филипп Ирнеев принялся озадаченно изучать окружающую безрадостную обстановку:
«Батюшки-светы! Ну и дикость же тут в мерзости запустения! Не время и не место, иже сосуд скудельный…»
Возвращаться в сверхрациональное пространство-время асилума рыцарь Филипп не спешил, хотя секундой ранее чуть было не рванулся назад в приступе внезапной паники. Он таки интуитивно почувствовал, осознал, насколько реально его убежище обескуражено и озадачено не меньше, а может, и больше своего лишь отчасти растерянного партнера.
«…Теоретически взять… недоразуменно входи, выходи туда-сюда, но снаружи определенно ничегошеньки не изменится. Небось, не виртуальная матрица, перезагрузка невозможна…
Куда же это меня так огорошено занесло в нагрузку и разгрузку..?»
На практике, отвратительной и поразительной неожиданности наш герой не поддался. Более того: Филипп Ирнеев почел благоразумным покамест не переходить в духовную ипостась инквизитора, искусно отрешенного от дикой материальной реальности, открывшейся перед его глазами.
То, что перед ним не видение, ему стало ясно с первых же мгновений рационального, логичного, хладнокровного изучения окружающих его со всех сторон старых обгоревших стен, руин, развалин… Между ними оплавленные или же кое-где остро изломанные обломки, горы бетонно-кирпичного мусора где-то, когда-то бывшие домами, зданиями, сооружениями на центральном осевом проспекте Дожинска и окрестных улицах.
«…Иначе и все одначе, краски тусклые, зелень и плесень сероватых тонов, тени размыты. Пускай и солнце в зените, но визионерской сверхконтрастности не наблюдается. Ни ветерка, ни звуков, ни резких запахов…
