На следующий вечер он сказал, что все стало лучше, а еще через день — еще лучше. Ей показалось, что она видит ложь в его глазах… он больше лгал сам себе, чем ей. Даже в такой чрезвычайной ситуации Гари оставался таким же сукиным сыном, каким, как она полагала, он был всегда. Но не вся вина в этом была только его, добавила она резко, все еще не поворачиваясь от бара, где бесцельно перебирала бокалы. Она сама за годы развила собственный эгоизм. Она хотела, нуждалась в иллюзии почти так же сильно, как и он.
На третью ночь он вошел в их спальню только в пижамных брюках. Его глаза были полны боли, выглядел он оглушенным. Леда перечитывала детектив Дороти Сайерс — они всегда были ее излюбленным чтивом, когда увидела мужа. Книга выпала из ее рук. «Я бы закричала, — так сказала она Вилли, — но мне показалось, что весь воздух ушел из легких». У Вилли оказалось много времени, чтобы поразмыслить. Ни одно из человеческих чувств не является сугубо уникальным. Гари Россингтон, очевидно, прошел через тот же период самообмана, а потом у него наступило пробуждение. Вилли прошел через это.
Леда увидела, что твердая желтая кожа (чешуя — теперь нельзя было назвать ее как-либо иначе) покрыла почти всю грудь Гари и весь его живот. Она выглядела отвратительно и топорщилась, как сгоревшая ткань. Трещины расходились во все стороны, глубокие и черные, принимая розоватый оттенок там, где еще не закрепилась новая ткань, и куда, безусловно, было невозможно смотреть. И если сначала можно было подумать, что эти трещины разбросаны беспорядочно, как трещины разбомбленной воронки, через некоторое время глаза отмечали другую деталь. На каждой новой грани твердая желтая плоть поднималась чуть выше. Чешуя. Не чешуя рыбы, а крупная, плотная чешуя рептилий, таких как ящерицы, аллигаторы, игуаны.
Коричневая арка его левого соска еще была видна, но остальная часть исчезла, погребенная под желто-черным панцирем. Правый сосок пропал полностью, и искривленные отроги этого нового покрова тянулись под его рукой к спине, словно сжимающие клешни какого-то немыслимого, невообразимого чудовища. Пуп исчез. И…
— Он приспустил пижамные брюки, — проговорила Леда. Она уже заканчивала третий коктейль, потягивая его мелкими глотками. Слезы текли из ее глаз, но она сказала, что увидела под брюками. — Я тогда закричала, приказала ему остановиться, но прежде успела заметить, что в его промежности шевелятся щупальца. Но пениса превращения еще не коснулись… по крайней мере тогда. Все волосы на теле Гари исчезли, осталась только желтая чешуя. «Ты же говорил, что это проходит?» — сказала ему Леда. «Мне действительно так казалось», — ответил он, и на следующий день отправился с визитом к Хьюстону.
«А тот, вероятно, рассказал ему о парне из колледжа, который не имеет мозга, и о старой даме с третьей партией зубов, — подумал Халлек. — А потом добрый Хьюстон спросил: не желает ли Гари нюхнуть беленького „мозгокривителя“.»
Неделю спустя, Россингтон встретился с лучшей бригадой дерматологов Нью-Йорка. Они немедленно разобрались в его заболевании, сказали: все ясно, и прописали курс жесткого гамма-излучения. Чешуйчатый покров продолжал расползаться. Гари не чувствовал боли, только легкий зуд на границе между старой кожей и новым жутким панцирем. Новая кожа оказалась абсолютно не чувствительной. Улыбаясь призрачной, шокирующей улыбкой, которая стала теперь его постоянным выражением лица, Гари рассказал Леде, как выкурил сигарету и затушил ее о собственный живот… медленно. Он совсем не чувствовал боли, никакой боли.
В тот раз Леда зажала уши руками и завопила, велев ему прекратить.
Дерматологи сказали Гари, что чуть ошиблись. «Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался Гари. — Вы говорили, что знаете, что уверены». — «Извините, — ответили ему. Такие вещи порой происходят. Редко, ха-ха, очень редко, но теперь мы все раскусили. Все тесты подтверждают новое заключение. Режим хиповитов — высокопотентных витаминов (для тех, кто не знаком с высокооплачиваемой медицинской болтовней) и впрыскивание железосекреций». Вот что пришло на смену облучениям. Одновременно с новым видом лечения первые пластинки чешуек показались на шее Гари… на нижней части подбородка… наконец на его лице. Вот тогда дерматологи признали, что потерпели поражение. Только временно, конечно. Неизлечимых болезней подобного характера не существует. Современная медицина… диетный режим… мамбл-мамбл… бла-бла-бла…
Гари больше не желал слушать, когда она пыталась заговорить с ним о старом цыгане. Так Леда сказала Халлеку. Один раз даже поднял руку, словно намереваясь ударить ее… и она увидела первые признаки появления жесткой перепонки между большим и указательным пальцами его правой руки.
— Рак кожи! — закричал он на нее. — Рак кожи! Рак кожи! Рак кожи! И не смей, ради бога, говорить о том старом оборванце!
Конечно же, это был Гари. Это он говорил разумно, а она говорила о том, что не сочли бы абсурдным разве что в веке четырнадцатом… но все-таки она знала, что это было творением старого цыгана, который вышел из толпы и коснулся лица Гари. Леда знала это, и в его глазах, даже когда он поднял на нее руку, она увидела, прочла, что и он понимает это.
Еще две недели… Леда едва смогла заставить себя рассказать о них Халлеку. Гари в разное время засыпал мертвым сном, иногда наверху, иногда в комнате, иногда в мягком кресле у себя в кабинете или за кухонным столом, уронив голову на руки. Часто он сидел в гостиной перед телевизором, вцепившись огрубевшей чешуйчатой рукой в горлышко бутылки виски, глядя все передачи подряд до двух или трех ночи. И все это время он пил виски как пепси-колу, прямо из бутылки.
Иногда по ночам он плакал. Леда заходила и видела его всхлипывающим, глядящим, как Вернер Андерсон, заключенный в их «Сони» с огромным экраном, кричал: «Давайте увлекаться видеокассетами!» Тогда на лице великого артиста появлялся энтузиазм человека, приглашавшего всех своих старых подружек отправиться с ним в круиз по странам Арабского Эмирата. В иные ночи (к счастью, таких было немного) Гари буйствовал как араб в последние дни «Пеквода»; шатаясь по дому, он крушил все подряд, не выпуская из руки бутылку с виски. Его руки уже перестали быть руками. А он все кричал, что у него рак кожи. Рак кожи, который он получил от е…й ультрафиолетовой лампы, и он пойдет в суд и подаст жалобу на грязных шарлатанов, которые сделали с ним такое, засудит их до самого корня, выжмет из них такую компенсацию, что у них не останется ничего, кроме зас…х подштанников, в которых они и выслушают приговор.
