— Чуть позже я поняла, что эти приступы начались у него после вечера… когда миссис Марли приходила убирать квартиру, — продолжала Леда глухим голосом. — Тогда он обычно уходил на чердак. Если бы Марли его увидела, история мгновенно облетела бы весь город. Он бушевал после ее ухода. Ведь он вынужден был сидеть в одиночестве на чердаке, чувствуя себя отверженным и вдобавок еще уродом.
— Поэтому он и согласился уехать в клинику Майо, — сказал Вилли.
— Да, — согласилась Леда и, наконец, посмотрела на него. Ее лицо было обезображено ужасом. — Что с ним станет, Вилли? Что может с ним стать?
Вилли покачал головой. Он не имел ни малейшего понятия. Больше того, у него не осталось желания обсуждать этот вопрос, как если бы ему предложили обсудить хорошо известную фотографию южновьетнамского генерала, стреляющего в голову подозреваемому в сотрудничестве с Вьетконгом. Каким-то непонятным образом он увидел связь между этими вещами.
— Гари заказал частный рейс в Миннесоту, я тебе говорила? Он не мог вынести, если бы его кто-нибудь увидел. Я же тебе это говорила?
Вилли покачал головой.
— Что с ним может стать?
— Не знаю, — ответил Вилли, подумав: «И раз уж пошла об этом речь, что станет со мной, Леда?»
— Перед тем как он уехал, обе его руки превратились в клешни, а глаза были… двумя искорками голубого в провалившихся чешуйчатых впадинах. Его нос… — она встала и побрела к нему, по дороге ударившись ногой об угол кофейного столика так, что тот сдвинулся с места. «Она уже ничего не чувствует, — подумал Халлек, но у нее будет чертовски болезненный синяк на колене завтра, а если повезет, она вспомнит, где его получила и как».
Леда схватила Вилли за руку. Ее глаза были огромными поблескивающими лужицами неосознанного ужаса. С угнетающей доверительностью, от которой защекотало кожу на затылке, она заговорила. Ее дыхание было горьким от непереваренного джина.
— Теперь он похож на аллигатора, — сказала она почти интимным шепотом. — Да, вот на что он теперь похож, Вилли. На чудовище, выползшее из болота и обрядившееся в человеческую одежду. И я рада, что он уехал. Рада. Думаю, если бы он этого не сделал, я бы уехала сама. Да, просто упаковала бы вещи и… и…
Она наклонялась ближе и ближе. Вилли резко встал, не в силах этого вынести. Леда Россингтон качнулась назад на своих каблуках, Халлек только-только успел подхватить ее за плечи. Он тоже был сильно пьян. Если бы он промахнулся, Леда бы вполне могла раскроить себе череп о край кофейного столика (остекленное покрытие, бронзовая окантовка, пустячок, 587 долларов плюс доставка), о который уже расшибла ногу. Тогда вместо того, чтобы проснуться завтра с синяком, она проснулась бы мертвой. Глядя в полубезумные глаза, Вилли подумал, не хотела ли она смерти…
— Леда, я должен идти.
— Конечно, — ответила она. — Забегай, если захочется выпить. Почему бы и нет, Вилли?
— Извини, — сказал он. — Извини за все, что случилось. Мне очень жаль, поверь, — и только потом, спохватившись, как идиотски это звучит, добавил: — Когда будешь говорить с Гари, передай ему мои лучшие пожелания.
— С ним теперь трудно говорить, — тихо ответила она. — Это происходит и внутри у него. Понимаешь? У него твердеет язык и гортань. Я могу с ним говорить, но все, что говорит он — его ответы — выходят неразборчивыми звуками.
Халлек вышел в прихожую, торопясь прочь от нее… освободиться от ее мягкого, безжалостного тона, от этих унылых, тусклых глаз.
— Он действительно превращается в аллигатора. Думаю, им придется поместить его в резервуар, чтобы смачивать ему… кожу.
Слезы полились из ее глаз, и Вилли заметил, что она капает джином на свои туфли.
— Спокойной ночи, Леда, — прошептал он.
— Зачем, Вилли? Зачем ты сбил ту старуху? Зачем ты принес проклятие Гари и мне? Зачем?
— Леда…
— Приходи через пару недель, — продолжала она, все еще наступая на него, пока Вилли, обезумев, шарил за спиной в поисках дверной ручки, удерживая вежливую улыбку ценой огромного волевого усилия. — Приходи и дай мне посмотреть на тебя, когда ты скинешь еще 40 или 50 фунтов. Я посмеюсь… посмеюсь… посмеюсь…
Он нащупал ручку двери и повернул ее. Прохладный воздух освежил его разгоряченную покрасневшую кожу как благословение.
— Спокойной ночи, Леда. Мне жаль…
— Прибереги для себя свои сожаления! — завизжала она и швырнула в него бокалом мартини. Тот ударился о дверную ручку справа от Вилли и разбился. — Зачем тебе понадобилось сбивать ее, ублюдок? Почему ты навлек это на нас всех? Почему? Почему? Почему?
* * *
Вилли добрался до угла Парковой улицы и Фонарного проезда, а потом свалился на скамью в укрытии автобусной остановки, дрожа, как от лихорадки, чувствуя, как голова гудит от джина. Он думал: «Я убил ее и теперь теряю вес. Не могу остановиться. Гари Россингтон проводил слушание и оправдал меня, даже не бросив укоризненного взгляда, и попал в клинику. Если верить Леде, сейчас он выглядит, как сбежавший из фильма „Аллигаторы повсюду вокруг нас“. Кто еще замешан в этом? Кто мог участвовать в том, что старый цыган решил бы отметить возмездием?»
Вилли вспомнил двух копов, выгонявших цыган из города, когда те решили заняться трюками на общественном лугу. Один из них был всего лишь патрульным жокеем, исполняющим… исполняющим приказы.
Чьи приказы? Ну, конечно же, шефа полиции, Дункана Хопли. Цыгане были изгнаны потому, что не имели разрешения устраивать спектакль на общественной собственности. Но, конечно, они понимали, что мысль имеет гораздо более широкое значение. Если хотят избавиться от цыганской орды, всегда издается множество указов и постановлений муниципалитета. Бродяжничество. Приставание к гражданам. Плевки на тротуар. Назовите, что хотите.
Цыгане договорились с фермером с западной окраины города, угрюмым, пожилым человеком по имени Арнкастер. Всегда находилась ферма, угрюмый фермер, и всегда цыгане договаривались с ним. «Должно быть, они натренировались вынюхивать парней типа Арнкастера», — думал сейчас Вилли, сидя на скамье, прислушиваясь, как первые капли весеннего дождя стучат по крыше автобусной остановки. «Достаточно простая эволюция. Требуется всего лишь пара тысяч лет непрестанных гонений. Вы говорите с несколькими людьми, возможно, мадам Азонка безвозмездно прочтет одно-два предсказания. Вы вынюхиваете имя парня в городе, который владеет землей, но задолжал, парня, который не испытывает великой любви к городу или городским постановлениям; парня, который во время охотничьего сезона объявляет свой сад закрытым из чистой блажи, потому что предпочтет, чтобы олени сожрали его яблоки, нежели охотники подстрелили их. Вы вынюхиваете имя и всегда находите его, потому что в богатых городах всегда найдется свой Арнкастер, а то и два-три для большего выбора».
