Что с ним случилось? Что он видит?
Но вопрос был поставлен неверно. Дело было не в том, что видел птичник, а в том, чего он не видел. А не видел он Ральфа, поскольку Ральф поднялся достаточно высоко, чтобы исчезнуть из этого уровня, как прозвучавшая и исчезнувшая нота.
Если бы они сейчас были здесь, я легко смог бы видеть их.
Кто, Ральф? Если бы кто был здесь?
Клото. Лахесис. И Атропос.
И вдруг разрозненные осколки начали соединяться в одно целое в его мозгу, словно кусочки головоломки, казавшейся гораздо более сложной, чем на самом деле.
Ральф, шепотом: [О Боже мой. О Боже мой. О Боже мой.]
14
Шесть дней спустя Ральф проснулся в четверть четвертого утра и понял, что время исполнить обещание настало.
15
— Пожалуй, я схожу в «Красное яблоко» и куплю брикетик мороженого, — сказал Ральф.
Было уже почти десять часов. Сердце у него билось слишком быстро, и ему трудно было отыскать собственные мысли под непрекращающимся белым гулом переполнявшего его ужаса. Никогда в жизни ему не было так наплевать на мороженое, но это звучало вполне разумным предлогом для похода в «Красное яблоко»; стояла первая неделя августа, и в прогнозе погоды сообщалось, что столбик ртути, вероятно, поднимется утром до девяноста градусов[74], а вечером пройдет гроза.
Ральф решил, что до грозы ему нет дела.
Книжный шкаф стоял на ворохе газет у кухонной двери — Лоис красила его в темно-красный цвет. При его появлении она поднялась на ноги, положила ладони на поясницу и потянулась. Ральф услышал слабое потрескивание ее позвонков.
— Я пройдусь с тобой. Если я хоть ненадолго не отойду подальше от этой краски, вечером у меня будет раскалываться голова. Не знаю, чего это мне вообще взбрело в голову красить в такую жарищу.
Меньше всего на свете Ральфу хотелось бы отправиться к «Красному яблоку» в обществе Лоис.
— Не стоит, родная; я принесу тебе твое любимое кокосовое эскимо. Я не собирался брать с собой даже Розали, сегодня такая влажность. Почему бы тебе не посидеть на заднем крыльце, а?
— Любое эскимо, которое ты потащишь из магазина в такой денек, сползет с палочки к тому времени, как ты донесешь его, — возразила она. — Давай сходим вместе, пока еще есть тень на этой стороне…
Она запнулась. Слабая улыбка сползла с ее лица. Ее сменило испуганное выражение, и ее серая аура, лишь слегка потемневшая за последние годы, начала теперь мерцать красновато-розовыми угольками.
— Ральф, что случилось? Что ты надумал сделать?
— Ничего, — сказал он, но шрам сверкал внутри его руки, и тиканье часов смерти раздавалось отовсюду, громкое и вездесущее. Оно говорило ему, что он должен явиться на встречу. Выполнить обещание.
— Это неправда. Что-то не то происходит последние два или три месяца, а может, и больше. Я дура — я знала, что-то происходит, но не могла заставить себя взглянуть правде в глаза. Потому что боялась. И боялась недаром, верно? Я была права.
— Лоис…
Неожиданно она подошла к нему через всю комнату, подошла быстро, почти подбежала; застарелое растяжение спины ничуть не замедлило ее движения, и, прежде чем он успел остановить ее, она схватила его правую руку и пристально уставилась на нее.
Шрам яростно полыхал ярко-красным светом.
Ральф на мгновение понадеялся, что это лишь мерцание ауры и она не сумеет увидеть его. Потом она подняла на него свои глаза — вытаращенные и полные ужаса. Ужаса и чего-то еще. Ральфу показалось, это было узнавание.
— О Боже, — прошептала она. — Те люди в парке. С такими забавными именами… Клотц и Лахис — что-то в этом роде… И один из них порезал тебя. Ох, Ральф, Бог ты мой, что ты должен сделать?
— Послушай, Лоис, не волнуйся…
— Не смей твердить мне, чтобы я не волновалась! — выкрикнула она ему прямо в лицо. — Не смей! Не СМЕЙ!
Быстрее, прошептал внутренний голос. У тебя нет времени на то, чтобы торчать тут и препираться; что-то уже началось, и часы смерти, которые ты слышишь, могут тикать не только по тебе.
— Я должен идти. — Он повернулся и вслепую двинулся к двери. В своей тревоге он не заметил одного обстоятельства, которое наверняка заметил бы Шерлок Холмс: собака непременно должна была залаять — она всегда выражала лаем резкое недовольство, когда в доме кто-то повышал голос, однако она не лаяла. Розали не было на ее обычном месте возле стеклянной входной двери… И сама дверь была распахнута настежь.
Меньше всего в тот момент Ральф думал о Розали. Он чувствовал, как у него подгибаются ноги, и еще неизвестно, сможет ли он спуститься с крыльца, не говоря уже о том, чтобы добраться до «Красного яблока». Сердце колотилось и прыгало у него в груди, глаза жгло.
— Нет! — крикнула Лоис. — Нет, Ральф, пожалуйста! Пожалуйста, не оставляй меня!
Она побежала за ним, вцепившись в его руку. Она все еще держала в руке кисть, и крупные капли, брызнувшие на его рубашку, были похожи на кровь. Теперь она уже плакала, и от выражения жестокого, безысходного горя на ее лице у него едва не разрывалось сердце. Он не хотел оставлять ее так; он не был уверен, что сумеет ее так оставить.
Он повернулся и взял ее за локти:
— Лоис, я должен идти.
— Ты недосыпал, — бормотала она, — я знала это, я знала, что это означает что-то нехорошее, но это ничего, мы уедем, можем уехать прямо сейчас, сию минуту, возьмем с собой только Розали и зубные щетки и уедем…
Он стиснул ее руки, и она умолкла, глядя на него мокрыми от слез глазами. Губы у нее дрожали.
— Лоис, послушай меня. Я должен это сделать.
— Я потеряла Поля, я не могу потерять и тебя тоже! — скулила она. — Я этого не выдержу! Ох, Ральф, я не смогу выдержать это!
Ты сможешь, подумал он. Краткосрочные на самом деле гораздо крепче, чем кажутся. Им ничего не остается.
Ральф почувствовал, как две слезинки скатились по его щекам. Хотя плакал он скорее от усталости, чем от горя. Если бы он мог заставить ее понять, что ее протест ничего не изменит, а только осложнит его задачу…
Шрам на его руке пульсировал яростнее, чем когда-либо, и его захлестнуло ощущение безнадежно ускользающего времени.
— Прогуляйся со мной хотя бы недалеко, если хочешь, — сказал он. — Может быть, ты даже сумеешь помочь мне сделать то, что я должен сделать. Я прожил свою жизнь, Лоис, и неплохую жизнь. Но в ее жизни еще ничего не было, и черт меня подери, если я позволю этому сукину сыну заполучить ее только из-за того, что он желает поквитаться со мной.
