Шрам на его руке пульсировал яростнее, чем когда-либо, и его захлестнуло ощущение безнадежно ускользающего времени.
— Прогуляйся со мной хотя бы недалеко, если хочешь, — сказал он. — Может быть, ты даже сумеешь помочь мне сделать то, что я должен сделать. Я прожил свою жизнь, Лоис, и неплохую жизнь. Но в ее жизни еще ничего не было, и черт меня подери, если я позволю этому сукину сыну заполучить ее только из-за того, что он желает поквитаться со мной.
— Какому сукину сыну? Ральф, ради всего святого, о чем ты говоришь?
— Я говорю о Натали Дипно. Она должна умереть сегодня утром, только я не допущу, чтобы это случилось.
— Нат? Ральф, зачем кому-то может понадобиться причинять вред Натали?
Она выглядела совершенно сбитой с толку, вылитой нашей Лоис, но… не скрывалось ли еще что-то под этим забавным выражением? Осторожность, расчет? Ральф полагал, что так оно и есть. Она многие годы дурачила Билла Макговерна этой игрой — да и самого Ральфа тоже, по крайней мере какое-то время — и сейчас выдавала очередную (блестящую) вариацию на тему той же самой старой роли.
На самом деле она старалась удержать его. Она очень любила Нат, но для Лоис при выборе между ее мужем и маленькой девочкой, жившей на одной улице с ней, просто не могло быть колебаний. В этой ситуации для нее не имели значения ни возраст, ни вопросы чести. Ральф — ее мужчина, и только это имеет значение для Лоис.
— Это не сработает, — мягко сказал он, высвободился из ее объятий и снова двинулся к двери. — Я дал слово, и у меня совсем не осталось времени.
— Так нарушь его! — крикнула она, и смесь ужаса и ярости в ее голосе ошеломила его. — Я не многое помню из того времени, но я помню, что нас вовлекли в нечто такое, что едва не убило нас, и но причинам, которые мы даже не в силах были понять. Так нарушь его, Ральф! Лучше нарушить твое обещание, чем разбить мне сердце!
— А как же малышка? Кстати говоря, как насчет Элен? Она живет только ради Нат. Разве Элен не заслуживает от меня чего-то лучшего, чем нарушенное слово?
— Мне все равно, чего она заслуживает! И что заслужил любой из них! — заорала она, а потом ее лицо сморщилось. — Ну хорошо, наверное, мне не все равно. Но что же будет с нами, Ральф? Разве мы не в счет? — Ее глаза, ее темные и красноречивые испанские глаза умоляли его. Стоит ему засмотреться в них подольше, и станет так легко отказаться от слова… Поэтому Ральф отвернулся.
— Я сделаю это, родная. Нат получит то, что уже получили мы с тобой: будет еще лет семьдесят или около того смотреть, как день сменяется ночью, а ночь — днем.
Она беспомощно уставилась на него, но больше не делала попыток остановить его. Вместо этого она начала плакать.
— Глупый старик! — прошептала она. — Глупый упрямый старик!
— Да, наверное, — сказал он и взял ее за подбородок. — Но я — глупый упрямый старик, который держит свое слово. Пойдем со мной. Я так хочу.
— Хорошо, Ральф. — Она почти не услышала собственного голоса, и кожа ее была холодна, как глина. Ее аура стала почти совсем красной. — Что это будет? Что должно случиться с ней?
— Ее сшибет зеленый «форд-седан». Если я не займу ее место, ее размажет по всей Харрис-авеню… На глазах у Элен.
16
Пока они поднимались на холм к «Красному яблоку» (поначалу Лоис то отставала, то переходила на рысь, нагоняя Ральфа, но потом перестала отставать, когда поняла, что все равно не заставит его замедлить шаг таким примитивным трюком), Ральф рассказал ей то малое, что мог. У нее оставались какие-то смутные воспоминания о том, как они залезали под сбитое молнией дерево возле развилки, — воспоминания, которые она считала, во всяком случае, до нынешнего утра, обрывками какого-то сна, — но ее, конечно, не было там во время финальной схватки Ральфа с Атропосом. Теперь Ральф рассказал ей об этом — о случайной смерти Натали, которой Атропос грозил Ральфу, если он не перестанет вмешиваться. Он рассказал ей, как вынудил Клото и Лахесиса дать обещание, что в этом случае Атропоса можно будет переиграть и спасти Натали.
— Мне кажется, что… это решение было принято… где-то на верхних этажах этого безумного здания… этой Башни… о которой они все время говорили. Может быть… на самом верхнем.
Он с трудом выдохнул эти слова, и сердце у него колотилось быстрее, чем когда-либо, но он полагал, что причиной тому скорее всего быстрая ходьба и дневная жара; его страх куда-то исчез. В немалой степени этому способствовал разговор с Лоис.
Теперь он уже видел «Красное яблоко». За полквартала от магазинчика миссис Перрайн ждала автобуса; она стояла прямо, как генерал, устраивающий смотр войскам. На руке ее висела сетка для продуктов. Неподалеку была автобусная остановка с козырьком, отбрасывающим тень, но миссис Перрайн стоически игнорировала ее существование. Даже при таком ослепительном солнечном свете он видел, что аура ее была того же самого серого цвета формы морских пехотинцев Вест-Пойнта, как и в тот октябрьский вечер 1993-го. Никаких признаков Элен и Нат пока не было.
17
— Конечно, я знала, кто он такой, — рассказывает Эстер Перрайн репортеру из «Дерри ньюс». — Я что, кажусь вам дурой, молодой человек? Или я в маразме? Я знала Ральфа Робертса больше двадцати лет. Хороший человек. Не из того теста, что его первая жена, разумеется, — Кэролайн была урожденной Саттеруайт, из бангорских Саттеруайтов, — но все равно очень симпатичный. Я сразу узнала и водителя того зеленого «форда». Питер Салливан шесть лет приносил мне мою газету и неплохо справлялся со своей работой. Этот новенький, мальчишка Моррисон, вечно швыряет ее на мои клумбы или на крышу крыльца. Питер ехал со своей матерью, как я понимаю, по учебным правам. Надеюсь, у него не будет больших неприятностей из-за случившегося, потому что он хороший парень и это в самом деле не его вина. Я видела все от начала до конца и готова присягнуть в этом.
Полагаю, вы считаете, что я слишком много болтаю. Не утруждайте себя, не отнекивайтесь; я читаю это на вашем лице точно так же, как прочла бы в вашей газете. Впрочем, это не важно — я уже сказала почти все, что должна была сказать. Я сразу же узнала Ральфа Робертса, но есть еще кое-что, чего вы не поймете, даже если и вставите в вашу статейку… что вы скорее всего не сделаете. Он появился из ниоткуда, чтобы спасти эту маленькую девочку! Эстер Перрайн смотрит на почтительно молчащего молодого репортера пронзительным взглядом — так энтомолог протыкал бы булавкой бабочку, усыпив ее хлороформом.
