– И наверняка он прихватил с собой пригоршню известковой пыли на счастье, – говорил Энди. – Везучий сукин сын!
Но вы понимаете, что такие случаи, как Сид Недью с тем приятелем, который спокойно ушел с картофельного поля, очень редки. Столько счастливых совпадений должны предшествовать такой удачной попытке, а такой человек, как Энди, не может ждать десятки лет, пока предоставится шанс.
Возможно, вы помните, я упоминал парня по имени Хенлей Бакус, бригадира в прачечной. Он пришел в Шоушенк в 1922 году и умер в тюремном лазарете тридцать один год спустя. Побеги и попытки к побегу были его хобби. Возможно потому, что он никогда не пытался проделать этого сам. Он вывалит перед вами сотню различных схем, все совершенно сумасшедшие, и все рано или поздно были кем-то испробованы в Шоушенке. Мне больше всего нравилась байка о Бивере Моррисоне, который в подвале фабрики попробовал из каких-то отходов смастерить глайдер. Эта штука действительно должна была летать: он пользовался чертежами из старой книжки под названием «Занимательные технические опыты для юношества». В соответствии с рассказом, Морисон построил глайдер, и его не обнаружили. Только он, к сожалению, обнаружил, что в подвале нет дверей таких размеров, через которые можно вывести проклятую штуковину наружу.
И таких историй Хенлей знал две дюжины, не меньше. Однажды он говорил мне, что за время его пребывания в Шоушенке он слышал более чем о четырехстах попытках бежать из тюрьмы. Только подумайте об этой цифре – четыреста попыток! Это выходит по двенадцать целых девять десятых на каждый год, который провел в нашей тюрьме Хендлей Бакус. Можно основывать клуб «лучший побег месяца». Конечно, большинство из них были совершенно непродуманными и идиотскими и заканчивались примерно так: охранник хватает за руку какого-нибудь беднягу и вопрошает: «Куда это ты собрался, кретин, мать твою так?!»
Хендлей сказал, что классифицирует как серьезные чуть более шестидесяти попыток. И он включает сюда знаменитое дело тридцать седьмого года, когда строился новый административный корпус, и четырнадцать заключенных сбежали, воспользовавшись плохо запертым оборудованием. Весь южный Майн впал в панику по поводу четырнадцати «жутких уголовников», большинство из которых были до смерти напуганы и имели какие-то соображения, куда им теперь податься, не более чем кролик, выскочивший вдруг на оживленную трассу под свет фар бешено несущихся машин. Никто из четырнадцати не смог уйти. Двое были застрелены – жителями, а не полицией и не персоналом тюрьмы – и ни один не ушел.
Сколько побегов происходило между 1937 годом, когда я попал в Шоушенк, и тем октябрьским днем, когда мы говорили о Зихуантанезо? Складывая свою информацию с информацией Хендлея, я полагаю, что десять. Десять вполне успешных. Но я предполагаю, что не меньше половины из этих десяти теперь сидят в других заведениях типа Шоушенка. Потому что к неволе привыкаешь. Когда у человека отнимают свободу и приучают его жить в клетке, он теряет способность мыслить как прежде.» Он как тот самый кролик, испуганно вжимающийся в асфальт, по которому несутся машины. Чаще всего эти ребята заваливаются на каком-нибудь небрежно сработанном деле, у которого не было ни шанса на успех… И все почему?
Потому, что они просто хотят за решетку, туда, где надежнее и спокойнее.
Энди таким не был, а вот я был. Идея увидеть Тихий океан звучала прекрасно, но действительно оказаться там… Эта мысль меня до смерти пугала.
В любом случае, в день того разговора о Мехико и Питере Стивенсе я поверил, что у Энди есть план побега. Я молил Бога, чтобы он был осторожен, если это так. И все равно я не стал бы биться об заклад, что у него большие шансы на успех. Нортон пристально следил за Энди, не спуская с него глаз. Энди для него не был обыкновенным двуногим существом с номером на спине, как другие заключенные. У Энди были мозги, которые Нортон хотел использовать, и дух, который он хотел сломить.
Если за тюремными стенами в свободном мире где-то есть честные политики, то наверняка есть и честные охранники в тюрьме. И они не покупаются. Но ведь встречаются среди охраны и ребята с другими взглядами на жизнь, и если у вас достаточно здравого смысла и денег, кто-нибудь вовремя закроет глаза – и успех вашего побега обеспечен. Не стану говорить, что никто никогда не пользовался таким способом. Но он был явно не для Энди: бдительность Нортона была известна всем охранникам, и собственная шкура и работа были им все же дороги.
Никто не собирался посылать Энди в группе, задействованной в программе «Путь к искуплению», куда-либо за ограду Шоушенка. По крайней мере, пока списки групп подписывал Нортон. И Энди не был таким человеком, который мог бы воспользоваться способом Сида Недью.
Был бы я на его месте, мысль о ключе бесконечно угнетала бы меня. Каждую ночь я едва ли мог бы сомкнуть глаза и видел бы кошмарные сны. Бакстон менее чем в тридцати милях от Шоушенка. Так близко и в то же время так далеко!
Я оставался при своем мнении, что лучше всего пригласить адвоката и требовать пересмотра дела. Хоть как-то вырваться из под контроля Нортона. Возможно, Томми Вильямсу действительно заткнули рот этой чертовой отпускной программой. Но я не уверен. Скорее всего, крутой мужик из адвокатуры Миссисипи, поработав немного, сумеет Томми расколоть. И вряд ли ему придется слишком долго трудиться: мальчик был искренне привязан к Энди. Неоднократно я приводил все доводы, снова и снова повторял, что это лучший шанс на успех, а Энди только улыбался, говоря, что он над этим подумает.
Как выяснилось, он много над чем думал в те дни… В 1975 году Энди Дюфресн сбежал из Шоушенка. Его не вернули, и я уверен, этого никогда не произойдет. Да и вряд ли сейчас где-нибудь существует такой Энди Дюфресн. Но я более чем уверен, что в Зихуантанезо живет человек по имени Питер Стивене. Владелец небольшого отеля на тихоокеанском побережье.
Двенадцатого марта 1975 года двери камер в пятом блоке открылись в шесть часов тридцать минут утра, как каждое утро, кроме воскресенья. Как обычно, заключенные вышли в коридор, двери камер гулко захлопнулись за их спинами, а затем, выстроившись по двое, заключенные пошли к дверям блока. Там два охранника должны сосчитать своих подопечных, прежде чем отправить их в столовую на скромный завтрак, состоящий из овсянки, яичницы-болтуньи и жирного бекона.
Все шло как обычно, пока охранники не окончили счет. Двадцать шесть человек вместо двадцати семи. Заключенные пятого блока были отправлены на завтрак, а о случившемся сообщили капитану охраны.
Капитан, в общем-то неглупый и славный малый по имени Ричард Ганьяр, и его ублюдский ассистент Дейв Беркс зашли в пятый блок, открыли двери камер и медленно пошли по коридору, держа наготове дубинки и пистолеты. В таких случаях, когда кого-то недосчитались, обычно обнаруживается какой-нибудь бедняга, заболевший так тяжко, что он не может подняться на ноги. Реже оказывается, что кто-нибудь умер или покончил жизнь самоубийством.
