— Я имел в виду, что был католиком.
— Значит, никакого рая? — не унимаюсь я.
— Как можно судить об этом, пока не испытаешь на себе? — вопросом на вопрос отвечает он. — И рай, и реинкарнация — это лишь различные способы успокоить себя насчет того, что будет с нашими душами после смерти. Я надеюсь, что хотя бы одна из этих теорий верна. Не хотелось бы банально превратиться в пищу для червей.
— Знаешь, я вообще не люблю думать о смерти, — честно отвечаю я. На миг перед глазами у меня снова встает Страшное воспоминание.
Несколько минут мы оба молчим, а потом Люк говорит:
—Я так понял, ты решила отложить разговор о смерти по крайней мере до третьего свидания?
Мы весело смеемся, и Люк снова перекатывается на спину.
Я хочу слегка разрядить обстановку, поэтому спрашиваю:
— А как нас звали?
— Звали? — растерянно переспрашивает Люк.
— Ну да. В иновременье. Когда мы были без ума друг от друга, женаты и все такое?
— «И все такое»! Когда ты так говоришь, все это кажется ужасной пошлостью. — Люк отворачивается, и мне кажется, что он покраснел до ушей.
— Нет, что ты! — поспешно возражаю я. — Мне это нравится! Не стесняйся. — Он снова смотрит на меня, и несколько секунд мы не отводим глаз. Потом я начинаю тараторить без умолку: — Возможно, меня звали Элоиз. Или Элизабет. Нет, придумала! Я была Кэролайн.
— Хорошее имя, — отвечает он, включаясь в игру. — А я был Бэнджамином!
— Или Уильямом, — предлагаю я.
— Точно, здорово. Я был Уильямом. И работал каменщиком.
— Ну конечно! А я сидела дома, вела хозяйство и воспитывала наших троих детей: Эльзу, Матильду и…
— И малыша Рэкса, которого мы назвали в честь нашего домашнего тираннозаврика.
Я закатываюсь хохотом и никак не могу остановиться. Я просто с ума схожу. Люк тоже не отстает от меня, но потом успокаивается и с некоторым испугом смотрит, как я складываюсь пополам и давлюсь смехом, рискуя довести себя до гипервентиляции легких. Когда я наконец затихаю, у меня страшно ноют мышцы живота и все лицо мокрое от слез.
— Смешно, да?
Все еще продолжая хихикать, я разгибаюсь и снова натягиваю на ноги скомканный плед.
— Еще как! А может быть, меня просто очень легко рассмешить.
— Простушка, — дразнится Люк. Я наклоняюсь и шутливо щиплю его левой рукой, а он перехватывает ее и задерживает в своей руке.
— Замерзла?
— Нет. Мне чудесно, — отвечаю я.
— Ты чудесная, — шепчет Люк в небеса, держа мою руку в своих ладонях. Я готова расплакаться от избытка чувств, но поспешно смаргиваю слезы, чтобы Люк не увидел.
— Ты необычный, — говорю я, тоже глядя в небо.
— Почему? — спрашивает он.
— Большинство парней не выдумывают таких историй, — тихо отвечаю я, думая о мальчиках и мужчинах, с которыми мне предстоит встречаться в обозримом будущем. — Особенно парни с твоей внешностью.
— Ну, девушки с твоей внешностью обычно бывают королевами школьных балов, — отвечает Люк мне в тон. — А ты, похоже, прячешься от софитов. У тебя одна подруга, ты живешь своей жизнью. Мне нравится это в тебе. — Он целует костяшки моих пальцев, и меня пронзает током.
Меня пугает то, к чему может привести этот разговор и целование пальцев, поэтому я спешу снова вернуться к теме иновременья.
— Слушай, а где мы жили? — тихо спрашиваю я, осторожно высвобождая руку, чтобы лечь поудобнее. При этом я еще теснее прижимаюсь к боку Люка, хотя, казалось бы, куда уж теснее? — Давай подумаем… Мне кажется, мы жили… в Ирландии! — отвечаю я на собственный вопрос.
— Ладно, — соглашается Люк, с готовностью переключаясь на тему альтернативной реальности. — И выращивали картошку.
— Да уж, дел у нас было по горло, — устало шепчу я, разморенная всеми этими чувствами, смехом и теплом.
— Да уж, мы постоянно были заняты. Трудились не покладая рук.
— У меня были рыжие волосы, — продолжаю я, чувствуя себя уютно, как в собственной постели. Даже еще лучше — ведь там со мной не было бы Люка.
— У тебя и сейчас рыжие волосы, — тихо говорит он,
— Я знаю. Мне кажется, я всегда была рыжей.
— Хотелось бы. Потому что это мне больше всего в тебе нравится.
Слова Люка доносятся до меня словно издалека, меня убаюкивает звук его голоса и бескрайняя чернота вселенной у нас над головами.
— Спасибо, — совсем тихо шепчу я.
Дыхание Люка выравнивается, теперь мы дышим в такт. Меня переполняет благодарность за этот день, за парня, лежащего рядом со мной, и за плед, который нас согревает.
И вдруг странный вопрос вдруг всплывает из глубин моего сознания.
Какое сейчас время?
Но этот мимолетный, легкомысленный вопрос без труда вытесняется гораздо более важной и поразительной мыслью: кажется, я влюбилась.
Нет, не кажется.
Я точно знаю.
Я люблю Люка.
Я закрываю глаза, чтобы хотя бы на мгновение отвлечься от подавляющей огромности всего происходящего.
Всего на несколько мгновений.
Совсем ненадолго.
И вот я в Ирландии.
По крайней мере, в той Ирландии, которую видела в кино. Стою посреди необычайно зеленого поля, огороженного вдалеке по периметру невысокими каменными стенами, и знаю, что это наша собственная земля — моя и Люка. И небольшой каменный домик с вьющимся из трубы дымком у меня за спиной тоже наш. Рядом со мной стоит Люк в толстом шерстяном свитере цвета слоновой кости и клетчатом шарфе и покуривает трубочку.
С каких это пор Люк стал курить трубку?
Нет, важнее другое — что мы делаем в Ирландии?
И последнее. Самое важное. Откуда тут взялся настоящий тираннозавр, Tyrannosaurus rex, голодный и зубастый, который несется к нам со стороны горизонта, с легкостью перескакивая через невысокую каменную стенку?
О, нет, О, НЕТ!
Нет, нет, нет, нет, неееет!!!!
Этого не может быть.
И тут меня охватывает ужас, но не потому, что Люк заработает рак легких, пока мы стоим тут и болтаем, и не потому, что он выглядит по-идиотски в этом нелепом свитере.
Не потому, что я не знаю, как мы вернемся из этой фальшивой Ирландии, и не потому, что нас вот-вот сожрет вымерший доисторический ящер. Нет, совсем не поэтому.
Честно говоря, каким-то уголком сознания я понимаю, что сплю и вижу сон.
Я опускаю руку в карман моего приснившегося фартука в поисках записки, которую я себе не оставляла. Ее нет в моем сне — а значит, не будет и тогда, когда я проснусь.
Нет никакой записки.
Этот Люк — одетый в свитер, курящий, ирландский Люк — будет последним, которого я увижу. Я еще знаю, что это не настоящий Люк, но уже не могу вспомнить настоящего. Мысль о нем пока где-то рядом, но стремительно уплывет прочь. Так бывает, когда хочешь что-то сказать, но забываешь, что именно, и никак не можешь поймать ускользнувшую мысль. Эта веселенькая сценка, в которой счастливая семья обречена на съедение динозавром посреди фальшивой ирландской природы, оказывается лишь прелюдией к настоящему кошмару.
