Рубашка! Павел как-то подзабыл, что «ариец» всё ещё лежит, в крайне неудобной позе, на заднем сиденье «девятки». Учитывая, что перетянутый тугими узлами пассажир до сих пор не произнёс ни слова, выносливости ему было не занимать. Но всё же управдом решил разбираться с проблемами в порядке их значимости. Размотать «арийца» требовалось как можно скорее, — иначе всё это спасение очень сильно походило бы на похищение, даже в глазах спасённого. Да и стёкла «девятки» отнюдь не были тонированными; не стоило любопытным давать повод для фантазий на тему, заложник ли скорчился на заднем сидении покалеченной легковушки, или бездыханное тело, подготовленное к сбросу в воды Москва-реки. Ни то, ни другое предположение зевак жизнь Павлу уж точно бы не облегчили и незаметности не добавили.
По поводу вод подумалось не случайно: «девятка» въехала на Новооарбатский мост. Павел вот-вот должен был оказаться на Новом Абрате, и ощущал себя абсолютно беспомощным: ему не оставалось ничего иного, кроме как увязать всё глубже в болоте исторического центра Москвы. И вдруг в голове звякнул едва слышный звоночек: кто тут говорил про историю? Да он, Павел, и говорил — травил исторические байки москвичам и гостям столицы, будь они все вместе неладны. Делал это на протяжении десятка с хвостиком лет. Павел никогда не считал, что его профессия — профессия экскурсовода-самоучки — способна дать ему нечто большее, чем кусок хлеба с маслом. То ли весёлые солнечные брызги, принесённые ветром с Москва-реки, так основательно сполоснули Павлу мозги, то ли опасность подстегнула воображение, но он вдруг осознал, что недурственное знание города — в его ситуации — настоящий подарок судьбы. В голове словно бы нарисовалась карта местности — куда точней тех, что рассматривают географические кретины на дисплеях дорогих навигаторов в дорогих авто. Управдом начал действовать.
Едва вторгнувшись на Новый Арбат, он тут же перекочевал на Площадь Свободной России, а потом, после небольших проволочек, вырвался на Конюшковскую улицу. Он держал путь к стадиону Красная Пресня. Стадион был этаким уголком запустения в центре столицы. Во времена оны, его использовала, в качестве домашнего поля, одна из команд второй футбольной лиги, — но затем её владелец разорился, нового не нашлось, — и команда, вместе со стадионом, стали никому не нужны. Павел помнил, что, на подъездных дорожках стадиона, всегда малолюдно. Если он остановится там, — вокруг, пожалуй, не соберётся любопытной толпы, которая примется наблюдать, как один человек освобождает другого от оков смирительной рубашки.
План действий — это уже кое-что! Люди, бредущие по жизни без плана и цели, хорошо это знают. По левую руку показался длинный металлический забор, за ним — запущенные трибуны по периметру зелёного, в крупных проплешинах, поля. Словно бы оставаясь на заднем плане этой мирной картины, осеннее синее небо пронзал шпиль одной из знаменитых сталинских высоток. Павел аккуратно съехал с большой дороги и припарковался в крохотной аллейке, в двух шагах от широких металлических ворот, над закрытыми створками которых висела рекламная растяжка с изображением футбольных мячей. «Девятку» удалось загнать между двумя новенькими блестящими машинами. Павел практически спрятался за их высокими силуэтами от посторонних глаз. Он был этому рад, но и всё-таки, выбираясь из-за руля, воровато огляделся, опасаясь ненужных свидетелей. Мимо протрусила бесхозная собака; другие живые души наблюдались в отдалении и прямой опасности не представляли. Ну а завершила список удач великолепная находка в бардачке: фальшивый швейцарский нож с множеством разномастных лезвий, подаренный давным-давно одним экскурсантом-латышом. Так называемая «первосортная сталь» большинства лезвий покрылась лёгким слоем ржавчины, но резать ткань, даже прочную, всё ещё могла.
Управдом распахнул заднюю дверь «девятки» и склонился над «арийцем».
- Я не причиню тебе зла, — высказался он, чувствуя себя нелепо: он знал, что человек в смирительной рубашке не поймёт ни слова, но, зависнув над ним с ножом, просто обязан был произнести хоть что-то.
Павел до последнего надеялся, что лезвием орудовать не придётся: должны же в смирительных рубашках предусматриваться ремни на застёжках. Конечно, больному до них не дотянуться, но управдом бы справился с ними легко. Однако, вместо аккуратного кинематографического варианта, перед Павлом предстало ветхое и старорежимное изделие. Длинные тесёмки рубашки, которыми фиксировались руки «арийца», были не застёгнуты, а завязаны у него на спине узлом, причём таким прочным и неразрушимым, что он сделал бы честь старому моряку. Павел уяснил: без ножа не обойтись; разрезать выйдет куда быстрее, чем развязать. Но и быстрый путь получился тернистым.
Нож-фальшивка оказался тупым. Вместо того, чтобы попросту разрезать путы «арийца», управдому приходилось протыкать в тесёмках кокона дыры, а затем превращать их в широкие прорехи, с силой разрывая ткань руками.
«Ариец», во время этой малоприятной операции, по-прежнему сохранял молчание, и Павел начинал думать, что того как-то «усмирили» медики: например, накормили успокоительным сверх меры. Однако глаза пленника не были затуманены или закрыты: в них читались ум, жестокость, страдание, решимость, — всё что угодно, только не пустота. Управдом не предполагал, что со смирительной рубашкой будет столько возни. Он вспотел и содрал до крови заусенцу на пальце. Приутихшие раны на бедре заныли. В довершение всего, к аллейке приближалась молодая пара; юноша оживлённо размахивал руками перед лицом подружки, но Павел ничуть не сомневался, что своей деятельностью привлечёт внимание даже по уши влюблённых.
- Попробуй мне помочь, — в отчаянии обратился он к «арийцу». Для наглядности подёргал недоразрезанные путы.
Реакция пассажира превзошла все ожидания. Тот напряг мускулы тела настолько решительно, что превратился на секунду в каменный монумент. Треск ткани был оглушительным. Управдому казалось, его слышно за километр. Тесёмки лопнули, распространив по салону машины запах ветхости. Две крупные прорехи появились даже на плечах «арийца», и Павел с досадой подумал, что его подопечный мог бы, при желании, освободиться и вовсе без чьей-либо помощи.
Молодая парочка приостановилась, не дойдя до «девятки» сотни шагов. Повернула к высоким запертым воротам стадиона. Юнец вскочил на них и принялся раскачиваться, не слишком шумно имитируя крик Тарзана в джунглях. Подружка — гораздо громче — смеялась. Управдом вздохнул с облегчением.
Он принялся освобождать пассажира от смирительного одеяния, но очень скоро притормозил. Павел и забыл, в каком виде предстал перед ним «ариец» впервые. Корчась на грязном полу подвала, бормоча что-то на непонятном языке, «ариец» был голым. Разумеется, таким он оставался и поныне; нелепо было бы надеяться, что в больнице бездомного и безымянного пациента с иголочки приоденут. Возможно, «арийцу» и полагалась казённая полосатая пижама, но, за какую-то провинность, его переодели в смирительную рубашку, а пижаму — отобрали.
