Теряя голову, Мхов выволакивает Клару из машины.
Непослушные пальцы путаются в кнопках кодового замка на парадном.
Стародавний лифт с металлическими решётками постукивает, поскрипывает, тащит их наверх.
Сначала один ключ никак не попадёт в замочную скважину, затем другой всё не желает проворачиваться в замке.
Клара нетерпеливо притоптывает высоким каблуком по истёртому кафелю лестничной клетки.
Но дверь уже открыта, тёмное пространство манит застоявшимся теплом.
– Сейчас, сейчас, погоди, – задыхаясь, Мхов за руку затягивает Клару в прихожую, толчком ноги захлопывает дверь, поворачивает девушку к себе спиной, на ощупь во мраке спускает на ней джинсы, резко нагибает (она громко ударяется лбом о платяной шкаф) и одним движением занимает внутри Клары своё привычное маленькое место.
Оно, это место, отзывается сначала сладким всхлипом, а через долгую минуту – судорожными сокращениями и горячей влагой, которую Мхов, рыча и завывая, смешивает со своей и под громкие вопли Клары валится на пол у её ног.
Некоторое время Клара стоит, как её поставили, покачивается, бормочет что-то себе под нос. Потом глубоко вздыхает, опускается на колени перед лежащим Мховым. Мхов пытается разглядеть в темноте лицо склонившейся над ним Клары. Кажется, Клара улыбается. Он шепчет: «Клара…» Она ему нужна. Она напоминает одну маленькую девочку, на языке у которой ему было так хорошо.
Найденное колёсико скоро превратилось в любимую игрушку. Он мог, забыв о времени, разглядывать его, трогать, он засыпал с ним и перед сном подолгу переживал даваемое колёсиком ощущение почти осязаемого ожидания. Чего? Этого он не знал, но был твёрдо уверен, что что-то обязательно начнёт происходить. Что-то такое, чего не будет больше ни с кем.
И вот однажды он в первый раз увидел колёсико во сне. Оно само по себе катилось посреди печальных, запорошённых снегом равнин, оставляя позади себя ребристый одинокий след. Ему стало до слёз жаль колёсико за это его несказанное одиночество, и он, не раздумывая, пошёл вслед за ним.
Сразу где-то далеко-далеко впереди заиграла музыка, однообразная, ни печальная, ни весёлая, какая-то навязчиво неритмичная. Под эту музыку он и продолжал свой путь, в котором не наблюдалось ничего, кроме него самого, колёсика и лёгкого снега, отвесно падавшего с непроницаемо-молочной вышины.
По всему видно, здесь стояла зима, но холодно не было. Впрочем, тепло тоже не было, а было никак, то есть, совсем никак – странное чувство, будто он оказался в одночасье извлечён из привычной суммы порядка, выпав, таким образом, за пределы всего, что может быть дано в ощущениях.
Старый замок из серого камня встал на его пути как-то сразу: только что не было, а вот уже высится впереди, закрывая полнеба. Он задрал голову, ну, замок, как замок. Громоздкое обветшалое строение, круглые башни (одна из них с часами), цветные витражи, островерхие крыши, именно такие замки бывают в книжках и в кино. Огромные железные ворота, протяжно скрипя, открылись, потом затворились за ним. Небольшой, вымощенный тем же серым камнем внутренний двор был совершенно пуст, только музыка сделалась громче. Ага! Колёсико покружилось-покружилось на месте и побежало к неприметной двери в стене, он – за колёсиком.
Разбухшая деревянная дверь никак не хотела поддаваться. Ему пришлось поднажать плечом, только тогда она, крякнув, приоткрылась, и он проник внутрь.
Музыка с новой силой полилась ему в уши. Он остановился на пороге, не решаясь пройти, слишком необычным оказалось происходящее здесь. Огромное высоченное помещение было убрано красными, зелёными, синими полотнищами. Тонкий шёлк переливался и блестел, освещаемый, наверное, миллионом прозрачных свечек, которые, покачиваясь, висели прямо в воздухе! В дальнем конце залы виднелась длинная деревянная лестница, ведущая наверх. А по всему этому праздничному пространству, звонко смеясь и громко топоча, бегали друг за другом множество нарядно одетых детей, мальчиков и девочек. Поначалу ему показалось, что они играют во что-то вроде догонялок, но, присмотревшись, он увидел в руках у каждого маленькие причудливо изогнутые серебряные луки, а на поясах – кожаные колчаны с маленькими золотыми стрелами.
Дети бегали друг за другом не просто так: шла самая настоящая охота, все против всех! Самое интересное, что убитые мгновенно превращались в маленькие разноцветные карамельки, которые тут же съедались более меткими стрелками.
Золотая стрела тонко свистнула возле его уха, с тупым стуком воткнулась в дверь за спиной. И он понял, что стоящий на одном месте, безоружный, представляет собой лёгкую добычу для безжалостных охотников. Он быстро огляделся по сторонам, заметил у стены справа длинный стол с выложенными на нём луками и стрелами и, ловко уворачиваясь от выстрелов, понёсся туда. Добежал, закрепил на поясе ремешок с колчаном, вложил стрелу в лук и немедленно выстрелил в пробегавшего мимо мальчика с чёрными вьющимися волосами. Тот коротко ойкнул (стрела попала ему куда-то в бок), споткнулся и на пол упал уже зелёной конфеткой, которую он, гордый собой, немедленно подобрал и положил в рот. Карамель оказалась с кисло-сладкой начинкой и приятно щекотала горло. Стало весело. Он засмеялся, подпрыгнул и побежал по кругу, зорко следя за другими, выбирая новую цель.
Он потерял счёт времени (казалось, время здесь не существует вовсе); бегал, не чувствуя усталости, хитрил, чтобы не стать чьей-нибудь жертвой, стрелял во все стороны, чаще промахивался, но иногда попадал. И когда попадал, то с удовольствием поедал конфеты, зелёные, красные, синие, все разные на вкус и каждая умножала силы и веселье.
Уже несколько раз он промахивался по одной и той же девчонке, худенькой, высокой, с прямыми белыми волосами. Она была очень ловкая, наверное, ловчее всех, и именно её ему больше всего хотелось подстрелить. Она, похоже, тоже выделила его, старалась не упускать из виду, и раз за разом её стрелы пролетали всё ближе. Наконец, он вроде подловил её у основания лестницы, когда она, уворачиваясь от чьего-то выстрела, оступилась и потеряла равновесие. Улучив момент, он быстро прицелился и отпустил туго натянутую тетиву. Стрела запела в воздухе по дороге к её шее, но в последний момент девочка ухитрилась пригнуться; стрела, пройдя чуть выше её головы, вонзилась в ступеньку.
Он спешно снарядил лук, чтобы достать её повторным выстрелом, и ей ничего не оставалось, как спасаться бегством вверх по лестнице. При этом она подставила спину, и он уже был готов послать смертельную стрелу ей вдогонку. Но тут (досада!) ему самому пришлось спешно прятаться за перилами лестницы от стрелы, пущенной в него откуда-то сбоку.
