Они вновь кинулись к высящемуся на холме угрюмовскому дому. То вниз по сходням, бормотала Варвара, задыхаясь на бегу, то вверх… к причалу, от причала… Мы так и умрем, на бегу…
Дверь по-прежнему была заперта. Варвара ударила в нее кулаком и с удивлением обнаружила, что рука у нее разбита в кровь — еще с того, предыдущего раза. Она развернулась и стала колотить ногами, каблуками — по двери, по косяку…
— Откройте! Человек умирает! Откройте пожалуйста…
Кровь шумела у нее в ушах, и она не сразу поняла, что рядом кричит Лера. Кричит на одной ровной, пронзительной ноте.
Страшный, окровавленный человек вывалился из калитки на подворье. Волосы его были залиты кровью, лицо было залито кровью, и он мотал головой, пытаясь стряхнуть набегающие на веки алые струйки. Ниже, на уровне груди были еще два глаза, черных, непроницаемых, и они уставились на Варвару.
— Ложись! — завизжала она то ли сама себе, то ли Лере, которая, как завороженная, не могла отвести взгляда от этих чужих, черных, внимательных зрачков.
Дверь распахнулась так внезапно, что Варвара провалилась внутрь. Иван перескочил через нее, наступив ей на руку каблуком кирзового сапога. На бегу упер в плечо приклад одностволки…
Мимо лица Варвары что-то прошуршало, точно стая испуганных птиц.
— Ваня! — Катерина выскочила на крыльцо, отпихнув остолбеневшую Леру, повисла у мужа на плече, — Ваня, не надо! Что ты делаешь, убивец?
— Глупая, — Иван пытался отпихнуть ее, но раненая рука не слушалась, — Это ж я заради тебя! Никому не дам тебя тронуть! Никому!
Он выстрелил, но пуля просвистела мимо и ударила в доску забора, выбросив в стороны щепу… Человек пошатнулся — острый кусок дерева вонзился ему в щеку, — упал, снова встал.
— Ох, что ты наделал, Ваня! Что ж ты наделал…
Варвара медленно начала подниматься, упираясь ладонями в стену. Точно в тумане, она увидела Алевтину в белом парадном платье, в белом, накинутом на плечи, полупрозрачном платке. Она стояла в сенях, приоткрыв розовые губы, с какой-то странной жадностью вглядываясь в происходящее…
Казалось, глаза ее светятся в полумраке.
Иван продолжал кричать, выталкивая слова из горла…
— Сам знаю! Это проклятая порода… Нельзя им с людьми… Их на цепь надоть! Но положить не дам! Ее — не дам! Она мне — одинакий свет…
— Да держите ж его! — завопила Катерина. — Держите, пока он грех на душу не взял! Алька, да помоги ж ты, Алька!
Алевтина не шелохнулась.
Варвара, опомнившись, вскочила, попыталась ухватить Угрюмова за локти. Тот, не глядя, повел плечами, она отлетела в сторону…
— Где он? — прохрипел раненный. Он закашлялся, выплюнул сгусток черной крови.
Варвара с удивлением сообразила, что обращается он к ней, именно на нее направлен слепой его безумный взгляд.
— Кто? — переспросила она почти неслышно, но тот понял.
— Пришел только что… был с вами… где он?
— О, Господи! — Варвара лишь сейчас вспомнила, зачем пришла, зачем вновь оказалась на крыльце угрюмовского дома, — Меланюк! Он там умирает, на причале!
— На причале? — тот развернулся, поскользнулся на мокрых сходнях, упал, поднялся. Иван уронил ружье, растерянно посмотрел ему вслед.
Катерина сползла на землю, всхлипывала, платок сбился, сполз на плечи, открыв растрепанные светлые волосы. Тот жесткой ладонью погладил ее по голове.
— Ох, Ваня…
За калиткой прогремел выстрел.
— Он что? Зачем? — Лера обернулась к Варваре, пытаясь зацепиться взглядом за ее взгляд…
Иван, стоя рядом, растерянно бормотал:
— Вот, значить, оно как…
— Дурак ты, Ваня… — Женщина продолжала тихонько всхлипывать, прижавшись к его колену. Губы ее тронула странная торжествующая улыбка.
… На сходнях темнели пятна с неровными краями. Варвара ступала осторожно, на негнущихся ногах, стараясь не наступать на эти пятна…
Бердников сидел, уронив двустволку на колени. Лицо его было пустым, бессмысленным, словно вместе с исполненной жаждой мести из него вытекли и жизнь, и разум.
Меланюк лежал рядом с ним, касаясь рукой его руки, точно их объединяло странное братство…
Варвара опустилась на колени, вместе с пониманием пришла жалость…
— Игорь Оскарович!
Меланюк пошевелился, поймал их лица взглядом, обретшим способность видеть близкие предметы…
— Я так устал, — пожаловался он.
— Ах, ты!
Иван отвел ногу в жестком сапоге, но Катерина проговорила:
— Оставь, Ваня!
И такая власть, такая сила была в ее негромком голосе, что тот так и застыл с поднятой ногой…
— Я не хотел… кровь… просто не мог… — Меланюк прикрыл глаза, вновь открыл, обвел их виноватым взглядом, — Вернуться… надо было вернуться… Полнолуние…
— Господи! — прошептала Варвара, вглядываясь в лицо умирающего, — Ты только погляди…
— Что?
— Нет… показалось…
Взвыла собака.
Пудик, сопровождаемый жавшимся к ноге псом, приблизился вразвалку, заложив руки в карманы…
— Ну? — мрачно спросил он, — и что тут, блин, творится?
Вагон был, как и положено общему вагону, сырой и грязный. И полупустой. В сумраке в дальнем конце его дремали сборщики брусники, положив под голову рюкзаки и поставив в угол грабли, изогнутые, точно кошачья лапа…
Пудик устроился внизу, свернувшись калачиком. В ногах у него, тоже свернувшись калачиком и положив голову на передние лапы, лежал Бардак в новеньком, скрипучем ошейнике, время от времени свет от проплывающих придорожных фонарей попадал ему в глаза и тогда он лениво моргал…
Лера спала на верхней полке, лицо ее во сне было пустым, ничего не выражающим; на боковой полке, отвернувшись от всех, дремал Анджей, подложив под голову свернутую куртку. От самой Чупы он не сказал никому ни слова. Не хочет с Лерой объясняться, наверное, думала Варвара. И та тоже — молчит. Интересно, чья возьмет?
Вещей у них не было — лишь одна-единственная потрепанная сумка, которой снабдил их на прощание Иван; все имущество сгорело там, в доме…
— Так значит, — Артем растерянно пожал плечами, — Оборотень?
— Выходит, так!
— Оборотень… надо же… все равно… мне не верится!
— Ну, ты же видел…
— Мы все видели. Массовый гипноз. Слышала про такое?
— Не знаю, Темка, — вздохнула Варвара, — по-моему, самый обычный оборотень. Я подозревала что-то такое. Но тоже думала, у меня просто крыша поехала. Ну, как в это поверить?
— Меланюка подозревала? — удивился Артем, — он же такой был… такой… и к тебе, знаешь, как относился!
Да, подумала Варвара — единственный, кто ко мне здесь относился по-человечески, это Меланюк. Забавно. А ведь Темка его любил. Старался подражать во всем, считал настоящим ученым. Вообще — настоящим. Бедный Темка, вон как оно все обернулось!
