И уже следующим утром Валерий Петрович привез жену в храм на службу, где она со слезами на глазах исповедалась архимандриту Аристарху, а потом причастилась. Но с тех пор она стала бояться оставаться дома одна, и попросилась работать в интернате. Муж взял ее старшей медсестрой одного из отделений. Работая рядом с мужем и Ольгой, Валентина увидела, что между ними ничего нет, все ее выдумки беспочвенны. А уход за больными не только занял время, которое она не знала куда деть, но и дал чувство защищенности, что она больше уже не окажется беспомощной перед силами зла. Она изменила отношение к мужу, прекратила истерики, даже внешне изменилась, потому что сильно похудела из‑за пережитого стресса. Валерий вновь увидел перед собой ту девушку, которой совсем недавно делал предложение. И их семейная жизнь наладилась.
Совет нечестивых
Сэр Джон был недоволен результатами проведенных им и Петром встреч. Зато Элизабет он хвалил, а над Григорием посмеивался:
— Надо же, какие у нас страсти! А ты не боишься, что как Цирцея, она потом еще уколет тебя волшебной спицей, и ты превратишься в какое‑нибудь животное? И хорошо, если в старого кобеля или кота, а представляешь, если в старого хряка, да еще вечно пьяного? Впрочем, если верить древнегреческим философам, те, кого она колола своей спицей, превращались в животных не столько от укола, сколько от излишнего употребления вина, которым она их угощала…
Григорий Александрович чувствовал, что это не совсем шутка, а своего рода предупреждение о том, что он уже встал на путь своей гибели. Что‑то ему подсказывало, что можно еще вернуться назад, и все изменить. Другая часть говорила, что слишком много для этого нужно изменить: нужно всю свою душу перевернуть вверх дном, умереть для того, чем он до этого жил. Поэтому легче продолжать свой путь в прежнем направлении, тем более, рядом с Лиз. Внутренняя борьба стала сопутствовать профессору во все часы его жизни, он стал еще больше пить.
— Что же, – сказал лорд, собрав Элизабет, Григория и Петра, – мы должны констатировать, что в этом городе власть взяли те, кто против нас. Поэтому, я думаю, что нужно дать им решительный бой, а силы для этого есть, только они разрозненны. Конечно, мы уже не все сможем сделать, потому что на стороне противника также есть силы иного мира. Именно потому, что они включились, все, что годами выстраивала в этом городе Людмила Скотникова, рассыпалось в одночасье, как карточный домик.
Он дал своим помощникам поручение собрать наиболее закосневших во зле жителей Лузервиля; их список он имел, и знал все об этих людях от приставленных к ним демонов. Здесь был и милиционер, пытавший задержанных, а при необходимости и убивавший их в камерах, и учитель – педофил, и врач, убивавший людей, чтобы продавать их органы за рубеж. Была воспитательница детского сада, мучавшая еще не умевших говорить детей, но так, чтобы на теле их не осталось следов. Был чиновник, за взятки всех их прикрывавший. Таких набралось человек пятнадцать, и все они пока внешне казались вполне приличными горожанами, потому что сопутствующие им духи зла отводили от них все подозрения. И не просто отводили, а переключали их на других. Над всеми этими людьми сэр Джон имел абсолютную власть – своими поступками они без всяких ритуальных посвящений отдали себя силам тьмы.
— Как нам назвать это собрание? – поинтересовался лорд.
— Совет нечестивых, – мрачно пошутил Григорий.
— А почему бы и нет? – засмеялся Эктон. – Но лучше будет назвать обществом борьбы за гражданские права.
И все люди из списка получили приглашение на учредительное собрание Лузервильского отделения международного общества борьбы за гражданские права. Бумага несла в себе мрачную силу подписавшего ее лорда. Никто из приглашенных не посмел отказаться. Через день было назначено собрание. Элизабет, пустившей в ход все свое обаяние, удалось договориться с местными властями, чтобы оно проходило в культовом помещении, посвященном Кали, вновь начавшем возвращать прежних невидимых обычным людям темных обитателей после того, как Григорий пролил в нем свою кровь из‑за своей патологической страсти к Элизабет.
Причем удалось добиться, чтобы из музея была уволена Елена, а новый экскурсовод считала культ Кали интересным духовным опытом.
И путь нечестивых погибнет
Сэр Джон внимательно осмотрел собравшихся в помещении, которое теперь называлось «музейной экспозицией». На всех лицах лежала неизгладимая печать порока. Все они боялись – боялись оттого, что об их темных делах стало известно, оттого, что тот, кому все известно – еще намного страшнее, чем они сами. О демонах, которые им сопутствовали, им было пока неизвестно. Поэтому перед началом собрания всем им был предложен чай с кусочками сахара, в который добавили ЛСД. Вскоре препарат начал действовать.
Безнаказанно творившие преступления в течение многих лет, увидели, наконец, тех, кто помогал им их совершать и уходить от ответственности. Перед ними встали и картины совершенных злодеяний. Они были в ужасе, а сэр Джон в восторге.
— Вы видите теперь, что ничто из сделанного вами не пропало. Вы видите, что каждый ваш шаг под контролем. И, если вы не будете меня слушаться, то вы будете видеть то, что видите сейчас всегда, – обратился он к перепуганной толпе. – Впрочем, поскольку, как я вижу, вы не понимали, кому служите, то перед тем, как вступить на путь осмысленного служения Кали, у вас есть шанс уйти, чтобы ответить за все совершенное немедленно. Есть желающие?
Встал один только врач, который ради того, чтобы вырезать их органы и продать за рубеж, фактически зарезал на операционном столе шесть человек.
— Да, я не осознавал того, что делаю, — сказал он. – Я сдамся властям.
— Не так все просто, – усмехнулся лорд. – Ты сдашься, и сдашь всех, кого здесь видишь… Нет, ты останешься один на один со своим безумием, тебя будут преследовать обвиняющие голоса тех, кого ты зарезал, за копейки в общем‑то… Слышал про синдром Кандинского–Клерамбо? Отныне это твой удел. Твоим домом станет психушка… А теперь иди, то, что ты видел здесь – изглажено из твоей памяти!
И несчастный, преследуемый голосами, выбежал из комнаты.
— Кто‑то еще есть порядочный и принципиальный? – спросил сэр Джон. – Обещаю, что каждому придумаю что‑то новое.
Все напряженно молчали. В знак их посвященности Кали Эктон заставил всех сделать надрез на руке и пролить свою кровь на жертвенник.
— А тебе пока повезло, – сказал он Григорию, стоявшему рядом с ним. – Ты это сделал не из‑за страха, как они, а из‑за того, что вбил себе в голову какую‑то смешную любовь к Лиз… И кровь пролил ради нее. Тебе будет легче вырваться, чем им, но в принципе также почти невозможно.
