— А тебе пока повезло, – сказал он Григорию, стоявшему рядом с ним. – Ты это сделал не из‑за страха, как они, а из‑за того, что вбил себе в голову какую‑то смешную любовь к Лиз… И кровь пролил ради нее. Тебе будет легче вырваться, чем им, но в принципе также почти невозможно.
Лорд видел полчища темных духов, кружащих над помещением. Но он не чувствовал прежнего опьянения от власти, которую они ему сулили.
После обряда он отпустил тех, кого приглашал, предупредив, что через некоторое время они не будут видеть демонов, но будут знать, что им делать, потому что утратили свою волю. Он поручил Элизабет дать любые деньги администрации дворца культуры, чтобы кровь с жертвенника Кали не убирали хотя бы несколько дней.
— В принципе тому, кто предпочел сойти с ума — повезло, – сказал сэр Джон Григорию, когда все разошлись. – Ты помнишь, что дальше говорится в том псалме? Путь нечестивых погибнет. Эти люди только оттянули час расплаты – только и всего… И расплачиваться им придется не только за то, что было сделано на сегодняшний день, но и за все, что они еще сделают. А совершат они немало… Кстати, вот твой шанс покаяться: попробуй предупредить их зло. Ведь это не отвлеченные умствования, а реальные злодеяния, которые они пошли совершать. Вдруг ты их остановишь?
— Почему вы мне это говорите? – удивился Григорий Александрович.
— Мне почему‑то не хочется, чтобы ты тоже погиб, – признался лорд. – Мне кажется, что ты моя зацепка, которая может все перевернуть…
В рюмочной
Григорий Александрович вышел на улицу, как в тумане. То, что о нем проявляет заботу тот, кто безжалостно губит всех вокруг, потрясло его. Он захотел вдруг пойти к отцу Аристарху, но его остановило то, что это его бывший пациент, а как он – не простой врач, а профессор, пойдет к тому, чьей историей болезни исписал сотни страниц… И в то же время Григорий осознавал, что болезнь‑то выдумана им самим, и самому ему, попади он в руки психиатров, поставили бы не один диагноз…
Однако первым делом профессор отправился в местную пивную. Его почему‑то всегда успокаивало общение с другими алкоголиками (то, что он сам алкоголик, врач знал, но не хотел даже себе пока в этом признаться).
В небольшой комнатенке, располагавшейся за дверью над которой висела броская вывеска «Рюмочная» оказалось немноголюдно – всего трое. Двое из них стояли за одним высоким столом без стульев, еще один за вторым. Последний стол был свободен. Внимание Григория Александровича привлек мужчина интеллигентного вида, стоявший отдельно и он, взяв для начала сто граммов водки, кружку пива и селедку с хлебом, направился к его столику.
— Разрешите? – спросил он.
— Да, конечно, — несколько напрягшись, кивнул тот. Было видно, что ему не хочется заводить новые знакомства в таком месте.
Григорий почувствовал это, но уже через десять минут ему удалось собеседника разговорить. Тот проникся к нему симпатией, узнав, что он профессор. Мужчине было сорок лет, его звали Иван Николаевич, он работал доцентом в одном из вузов областного центра, а сюда приехал на несколько дней к тетке в гости, чтобы «вырваться из атмосферы безумия».
— В чем же атмосфера безумия в высшей школе? — поинтересовался профессор, принеся себе и собеседнику еще по кружке пива и бутылку водки, а также двух копченых лещей.
— Как будто вы сами не знаете! – махнул рукой тот.
— Мне хотелось бы проверить мои выводы, ведь я всего лишь человек, и могу ошибаться… — уклончиво сказал Григорий Александрович.
— Ну, возьмите хоть эту тестовую систему: студентов отучают мыслить абстрактно. Та система образования, которую сегодня пытаются создать, губит в человеке творческое начало. Возникает компьютерное мышление: это так, это эдак. А что, если из четырех вариантов ответов ни один неправильный? Впрочем, тесты придумали еще в первой половине двадцатого века. Государству уже давно не нужны мыслящие люди, а нужны винтики, мыслящие так, что это черное, это белое, а полутонов нет…
— Интересная мысль! – кивнул профессор. Сам он отошел от преподавательских проблем, но они не были ему безразличны.
— Хотя, в то же время, распространение компьютеров и интернета приводит к появлению мышления, связанного с обрывками визуальных воспоминаний и ассоциаций. Обилие противоречивой информации приводит к тому, что в сознании людей стирается грань между правдой и ложью, возникает иллюзия, что правильных ответов не существуют, а есть только разные точки мнения, — продолжил воодушевленный его поддержкой собеседник. – Или возьмите преподавателей. Нас заставляют писать горы макулатуры – огромные рабочие программы дисциплин, в том числе тех, которые будут преподаваться только через несколько лет и, возможно, вообще не понадобятся, и целую кучу других бумажек. В результате у преподавателя едва–едва остается время на собственно преподавание. А что говорить про научную работу? Во–первых, просто нет времени из‑за того, что все его съедает эта бумажная кутерьма. А с другой стороны – после этого и никакие творческие идеи в голову не приходят…
— Что же, так уж все преподаватели вузов не могут заполнить бумажки? – недоверчиво спросил Григорий Александрович, который в жизни ни одного подобного документа не подготовил – поручал аспирантам или лаборантам, а сам только подписывал.
— Нет, почему же. Есть те, кто справляются. Но ведь, сколько они могли бы действительно полезного и интересного сделать за это время!
— Жизнь не может состоять из одних удовольствий, нам часто приходится делать именно то, что мы должны, — заметил профессор, который все силы прилагал к тому, чтобы делать только то, что ему нравится.
— Этим только и приходится утешаться, — вздохнул доцент. – Меня в свое время учили, что нельзя бороться против системы, она просто тебя выплюнет…
— Мне больше по душе песня о том, что «не надо прогибаться под изменчивый мир, однажды он прогнется под нас», — заметил Григорий Александрович. – А потом ведь можно изменить систему, будучи ее частью. Ведь каждый новый винтик огромного механизма влияет на его деятельность в целом…
— Для этого нужно быть очень сильным человеком, — вздохнул Иван Николаевич. – Я таким не являюсь. Вот поговорил с вами, и стало немного легче. А послезавтра вернусь в институт, и буду исполнять все, что от меня требуют…
… Григорий выпил еще немного после того, как распрощался с собеседником и почувствовал, что теперь душа его открыта, а разум толерантен и свободен от предубеждений для беседы с его бывшим пациентом, а теперь архимандритом Аристархом. И, напевая «не надо прогибаться под изменчивый мир, он все‑таки прогнется под нас», Григорий Александрович отправился в интернат, где, как он заранее на всякий случай выяснил, в это время бывал священник.
