Картина в тяжелой раме, с которой облезло золото, была портретом с удивительно живым лицом. Мне показалось, что он вот-вот спрыгнет с холста. Лицо вырисовывалось на фоне сельского предгрозового пейзажа.
Мужчина был невысок, но очень широк в плечах, а его громадная круглая голова едва не терялась на теле, похожем на округлый бочонок. Это ужасное тело было затянуто в темные одежды странного покроя, скорее всего старинного, но из-под них торчали обнаженные руки с невероятной мускулатурой. Кисти, больше похожие на лопасти весла, сжимали хрупкую трость с удлиненным загнутым концом. Господи! Сила, которая исходила от этих рук, была столь ужасающей, что я вновь отступил. Лицо… брр… не хотелось бы, чтобы оно приснилось в кошмарном сне.
Однако, несмотря на безобразие мужчины, произведение представляло собой истинную ценность. И тут я заметил в углу рамы сплетенную нитку из красной шерсти.
Я улыбнулся, ибо она указывала, чего от меня ждут. Эта красная нить означала — «Возьмите».
Мне оставалось лишь заняться своим ремеслом. Я тщательно обтер бутылку и стакан, а через полчаса картина была уже у меня дома в тайнике, который не отыскал бы и хитрец из хитрецов.
Прошло полтора месяца, но никто так и не явился, чтобы потребовать картину. Я был весьма удивлен, ибо подобные вещи не практикуются в нашей сумрачной профессии.
Я сказал об этом Гаесу, собрату, которому верю как самому себе.
Посылка ключа и красная нить не очень его удивили. Странной и не соответствующей нормам, показалась ему оригинальная встреча с горящим камином и водкой.
Я предложил ему взглянуть на картину, и он согласился. Но едва он увидел ее, как пришел в невероятное волнение.
— Боже! — воскликнул он. — Это — «Гольфист» Мабюза!
Если в нашей ассоциации я — человек дела, то Гаес скорее мыслитель. Он учился в университете, где получил кучу блестящих званий в том числе и в области истории искусств. Егознания частенько помогают нам. Я попросил его просветить мою черепушку.
— Мабюз был одним из величайших художников в истории, — сказал он. — В 1520 году сеньор Фитцалан, таково отчество Стюартов, вызвал его в Шотландию, где он и познакомился с Мак-Нейром… Кстати, вы играете в гольф?
Я признался, что ничего не смыслю в благородной игре.
— По мнению некоторых специалистов, — продолжил Гаес, — гольф родился в Шотландии во время войны Алой и Белой Роз. По мнению других, игра эта еще древнее. Но в те времена, когда туда приехал Мабюз, там уже возсю играли в гольф…
Чуть дрожащим пальцем Гаес ткнул в сторону картины.
— Это портрет Мак-Нейра, написанный Мабюзом. Он был великим гольфистом, игроком, которого никто не мог победить, и его репутация была столь высока, что ему прощали бесчисленные преступления.
Гаес взял лупу и приблизился к полотну.
— Господи… знаки находятся здесь, — прошептал он, сглотнув слюну, — Этого следовало ожидать, ибо Мабюз в своих произведениях не упускал ни малейшей детали… Боже!.. Боже!..
— Что вы хотите сказать, Гаес?
— Быть может, это только легенда, — ответил он. — Но даже рискуя прослыть суеверным человеком, я вам скажу все, что думаю. Ходил слух, что Мак-Нейр выгравировал на ручке своей клюшки так называемый ниблик, сочетание магических знаков, которые обеспечивали ему победу в этой благородной игре. Знаки, открытые ему Дьяволом, в обмен на его душу. Смотрите сами… Они здесь…
И я действительно увидел на клюшке странные фигурки, хорошо различимые под лупой.
— Дружище, — сказал мне Гаес, — эта картина стоит в настоящее время двадцать тысяч голландских флоринов, но я знаю не одного гольфиста, который даст за нее двойную цену при условии, что покупка останется в тайне.
— За эти значки? — иронически спросил я.
— Действительно за эти значки…
— А вы не предполагаете, кто попросил меня «забрать» эту картину?
— Быть может, — тихо ответил мой компаньон, — но мне не хотелось бы произносить его имя, ибо он может явиться на зов видимым или невидимым. Оставьте этот опасный шедевр там, где он лежит… и ждите. Это будет самым разумным. И пусть Небо хранит вас!
* * *
Письмо Мистеру Ирвину Д…
В Гольф-клуб Сент В… в Г…
«Уважаемый мистер Д.
Мое имя известно Вам. В свое время мы провели несколько совместных дел, результаты которых превысили Ваши и мои ожидания.
Поэтому я уверен в Вашем молчании. И именно поэтому я решил переслать вам странички с описанием странного приключения, случившегося со мной в ночь на 26 октября.
Ибо уже прошло пять лет, и я, как и мой друг Гаес, счищаю что „Гольфист“ Мабюза, о котором идет речь в моем рассказе, принадлежит мне отныне по праву.
Этот рассказ полностью соответствует истине. Мой друг Гаес разрешил указать его имя, а вы знаете, что он достоин абсолютного доверия. До апреля этого года вы были лучшим игроком в гольф в Соединенном Королевстве. Увы, с тех пор Ваша звезда на полях, похоже, поблекла. Седжвик, Фримантл, Парсер обыграли Вас, и я узнал, что Вы в полном отчаянии.
Картины Мабюза в настоящий момент стоят двадцать тысяч голландских флоринов, а его „Нептун и Амфитрита“ даже вдвое больше.
Предлагаю Вам своего „Гольфиста“ за две тысячи фунтов.
Примите уверения в моем наинижайшем почтении».
Р…
В одиночестве в клуб-хаузе[4]
Клуб-хауз был пуст. Лист бумаги, прикрепленный к дверям извещал, что доступ на поле закрыт на целый день, поскольку нужно было рассыпать чернозем и обильно полить траву. Старейший член клуба[5] в одиночестве сидел в баре с самого Утра и, поскольку бармен Джим отсутствовал, сам себе наливал безобидный для здоровья напиток. Такое одиночество не раз-Дражало старого игрока, ибо он мог немного помечтать.
Погода стояла чудесная, бриз, легкий словно нежное дыхание, колыхал траву; лежащий рядом с клуб-хаузом пруд блестел в Утреннем солнце, как зеркало; ласточки выделывали в воздухе тысячи акробатических кульбитов.
«Как жаль, — вслух подумал старейший член, — что сегодняшние работы отняли у гольфистов такой славный день». Он видел, как уехал тренер, с какой радостью разошлись кэдди[6] — все они были в воскресных одеждах и направлялись на праздник в соседнюю деревню.
Сегодня не с кем поговорить, даже не будет дебютантов, чтобы попросить у него совета.
Ба!.. Старейшему члену было уже за восемьдесят, он перестал орудовать драйверами[7] и паттерами[8] в семьдесят пять, но у него осталось множество воспоминаний о гольфе, чтобы день не прошел впустую.
