— И все-таки вам придется поехать, — отрезал старший.
— Но он не может! — воскликнула Магда. — Он не вынесет такого пути!
Солдаты переглянулись. Их мысли нетрудно было прочесть: им приказали разыскать профессора Кузу и как можно быстрее доставить его на перевал Дину. И, очевидно, живого. А человек, который сидел перед ними, едва ли сможет добраться и до вокзала.
— Если за мной будет все время ухаживать моя дочь, — вдруг послышался твердый голос отца, — то, скорее всего, я смогу поехать.
— Нет, папа! Тебе нельзя! — «О Боже! Зачем он это сказал?..»
— Послушай, Магда… Этим людям все равно надо меня забрать. И чтобы я выжил, ты должна будешь поехать со мной. — Он внимательно посмотрел на нее. В глазах его была решимость и приказ. — Ты должна это сделать.
— Да, папа. — Она не могла еще понять, что он задумал, но чувствовала, что ей надо повиноваться. Все-таки, это ее отец. Ему виднее…
Он еще раз со значением посмотрел на нее.
— Ты понимаешь, дорогая моя, куда мы направляемся?
Он явно пытался ей что-то сказать, как-то направить ход ее мыслей. И тут она вспомнила свой недельной давности сон и то, что чемодан с вещами так и стоит у нее под кроватью.
— На север!..
* * *
Оба конвоира расположились в вагоне через проход и тихо беседовали, время от времени раздевая взглядами Магду. Профессор сидел возле окна, сложив руки на коленях. Поверх матерчатых перчаток он надел еще кожаные. За окном проносились грязные пригороды Бухареста. Впереди лежал долгий путь в пятьдесят три мили: тридцать пять миль на поезде до Плоешти, потом еще восемнадцать — до Кымпины. А дальше дорога станет еще труднее. Магда молилась, чтобы отец выдержал этот путь.
— Ты знаешь, почему я заставил их взять и тебя тоже? — как всегда очень спокойно спросил он.
— Нет, папа. Я вообще не понимаю, зачем мы им там понадобились. Ты вполне мог бы избежать этого путешествия. Они позвали бы своих начальников, и те сразу же убедились бы, что никуда ты ехать не можешь.
— Это им все равно. Я, конечно, не вполне здоровый человек, но и не такой уж ходячий труп, каким кажусь с первого взгляда.
— Не говори так!
— Брось, Магда. Я давно уже перестал себя обманывать. Когда врачи говорили, что у меня просто ревматический артрит, я уже знал, что это не так. И оказался прав: моя болезнь значительно хуже. Но я примирился с ней. Надежды нет, и времени осталось очень мало. Поэтому надо использовать его с толком.
— Все равно нельзя было позволять им взять и увезти тебя в горы!
— А почему бы и нет? Я всегда любил перевал Дину. В этом месте даже умирать будет приятнее, чем в любом другом. А меня они все равно забрали бы. Раз им сказано привезти кого-то, то они обязательно привезут, пусть даже в гробу. Но ты все-таки понимаешь, почему я потребовал взять и тебя?
Магда задумалась. Отец был «от бога» преподавателем и любил поиграть в Сократа — он задавал один вопрос за другим, и таким образом подводил собеседника к нужному выводу. Магде это часто казалось скучным, и она старалась побыстрее найти верный ответ. Но сейчас была не та ситуация, когда можно тратить время на такие загадки. Да и нервное напряжение не давало ей как следует сосредоточиться.
— Чтобы у тебя была нянька, — огрызнулась она. — Зачем же еще! — И тут же пожалела о своих словах.
Но отец, казалось, их даже не заметил. Он слишком хотел дать ей что-то понять и был так сильно поглощен этим, что обидеться просто не успел.
— Да, — сказал он, понижая голос. — Я хочу, чтобы именно так они и подумали. Но на самом деле в горах у тебя будет шанс сбежать из этой страны! Ты приедешь со мной на перевал, а потом при первой же возможности убежишь и спрячешься где-нибудь в долине.
— Нет, папа! Даже не думай об этом.
— Послушай меня! — Он зашептал ей прямо в ухо. — Такого случая может больше и не представиться. Мы ведь часто бывали в Альпах. Ты хорошо знаешь эти места. А уже наступает лето, и ты сможешь довольно долго скрываться там, а позже уйдешь на юг.
— Но куда?
— Не знаю; все равно куда! Просто надо убираться из этой страны. И вообще из Европы! Поезжай в Америку, в Турцию, в Азию!.. Куда угодно, только уезжай!
— Да уж, представляю себе: женщина путешествует одна в военное время… — Магда старалась говорить без иронии; ей не хотелось, чтобы голос звучал насмешливо. Просто отец слишком напуган и не отдает отчета в своих словах. — И ты серьезно считаешь, что мне удастся далеко уйти?
— Но ты должна попробовать! — У него затряслись губы.
— Папа, что с тобой?
Он долго не отвечал и смотрел в окно, а когда снова заговорил, его было еле слышно.
— С нами все кончено… Они собираются стереть нас с лица земли.
— Кого?
— Нас — евреев! В Европе для нас нет больше места. Так, может быть, где-то в других краях…
— Да не будь ты таким…
— Но это же правда! Только что капитулировала Греция… Ты понимаешь, что с тех пор, как полтора года назад они напали на Польшу, у них не было ни одного поражения? Никто не смог противостоять им дольше шести недель! И ничто их не остановит… А тот маньяк, который ими руководит, явно задался целью извести нас по всей земле. Ты слышала о том, что творится в Польше? — скоро так будет везде! Конец румынских евреев не за горами; он немного задержался только из-за того, что предатель Антонеску и Железная Гвардия никак не перегрызут друг другу горло. Но, похоже, за последнее время они как-то уладили свои разногласия, так что ждать осталось самую малость.
— Нет, папа, ты не прав, — завертела головой Магда. Ее пугали такие слова. — Румынский народ не допустит этого.
Отец повернулся к ней с болезненной гримасой на лице. Глаза его нервно сверкали.
— Не допустит? Да ты посмотри на нас! Вспомни, что с нами уже случилось! Разве кто-нибудь протестовал, когда правительство начало «румынизацию» всей принадлежавшей евреям собственности? А когда меня выгнали из университета — помог мне хоть кто-нибудь из моих коллег, этих «верных и преданных» друзей юности? Ни один. НИ ОДИН! А хоть один из них заглянул ко мне с тех пор посмотреть, как я живу? — Голос у него дрожал. — Ни один.
Он отвернулся к окну и надолго замолчал. Магда хотела сказать что-нибудь, как-то утешить его, но не могла найти слов. Она знала, что сейчас на щеках отца появились бы слезы, если бы не болезнь, из-за которой даже слезы не могли больше рождаться в его организме. Когда профессор снова заговорил, голос его обрел прежнюю твердость, но глаза продолжали безучастно следить за мелькающим за окном деревенским пейзажем.
— А теперь мы едем на этом поезде под охраной румынских фашистов, которые скоро передадут нас в руки своих немецких «коллег». Неужели ты до сих пор не видишь, что с нами все кончено?..
