Горькая усмешка появилась на ее губах. Какая утопия! Уже слишком поздно. Ей тридцать один год, и в таком возрасте ни один серьезный мужчина не сможет сделать ее своей женой и матерью будущих детей. Единственное, на что она еще годилась, — так это стать чьей-нибудь любовницей. Но на это она, конечно, никогда не пойдет.
Однажды, лет двенадцать назад, она уже упустила свой шанс. Тогда у нее был прекрасный юноша — Михаил, папин студент. Их так тянуло друг к другу!.. Но потом умерла мама, и Магда осталась вдвоем с отцом, а он был настолько ей дорог, что для Михаила не нашлось места рядом. Но у нее не оставалось выбора — отец был до того потрясен смертью матери, что только Магда могла помочь ему выдержать.
Она крепко сжала тонкое золотое колечко на безымянном пальце правой руки. Кольцо было мамино. Наверное, все в ее жизни сложилось бы по-другому, если бы мама не умерла.
Иногда Магда вспоминала о Михаиле. Через несколько лет он женился на другой, и сейчас у них уже трое детей. А у Магды — только отец.
Все изменилось после маминой смерти. Магда не могла объяснить, как это получилось, но отец стал основным в ее жизни. И хотя в те времена ее окружало множество достойных мужчин, она не обращала на них внимания. Никакие ухаживания не могли затронуть ее, как капли воды не в силах проникнуть в стеклянную статуэтку — они не способны впитаться вовнутрь, а когда испаряются, не оставляют после себя ничего, кроме едва заметного пятнышка.
В последующие годы ей, с одной стороны, хотелось преуспеть в чем-нибудь важном, а с другой — постоянно тянуло ко всему земному, о чем мечтает каждая женщина. Но теперь уже слишком поздно. Впереди у нее ничего больше нет, и она это прекрасно осознает.
И все же многое в ее жизни могло быть иначе, если бы мама не умерла. И если бы папа не заболел. И если бы она не родилась еврейкой!.. Она никогда не говорила об этом отцу — он рассердился бы или расстроился от таких ее мыслей. Но эта была сущая правда. Если бы они не оказались евреями, то не сидели бы сейчас в этом поезде, а папа работал бы спокойно в университете, и будущее не смотрело бы на них зияющей черной пропастью, холодной и страшной, из которой нет выхода.
Наконец на равнинах стали появляться небольшие холмы, и дорога постепенно пошла на подъем. Когда поезд начал тормозить в предместьях Кьшпины, солнце уже опустилось к вершинам гор. Они медленно проехали мимо циклопических башен нефтяного комплекса Стауа, и Магда помогла отцу надеть свитер. Потом повязала на голову косынку и пошла в конец вагона, где они оставили инвалидное кресло. Молодой конвоир тут же встал и двинулся вслед за ней. Она давно уже чувствовала на себе его взгляд, который словно пытался проникнуть сквозь складки одежды — солдату, вероятно, очень хотелось увидеть ее тело, скрытое под грубой тяжелой тканью. И чем ближе был конец путешествия, тем наглее становился этот назойливый взгляд.
Когда Магда склонилась над креслом, чтобы поправить на сиденье подушку, солдат крепко ухватил ее за ягодицы через плотную ткань юбки. Правой рукой он попытался пробраться ей между ног. Ее чуть не стошнило; она резко выпрямилась, повернулась и еле сдержалась, чтобы не вцепиться ему в лицо ногтями.
— Я думаю, тебе это понравится, — сказал он, бесцеремонно обхватывая ее груди руками. — Ты совсем неплохо выглядишь, хоть и еврейка. И я тебе скажу, что теперь ты наконец нашла себе настоящего мужчину.
Магда с отвращением посмотрела на него. Его можно было назвать как угодно, но только не «настоящим мужчиной». Самое большее солдату было лет двадцать, если не восемнадцать; на верхней губе едва начал пробиваться пушок, который больше походил на засохшую грязь, чем на усы. Он всем телом прижался к ней, притиснув девушку спиной к двери тамбура.
— Следующий вагон — багажный. Пойдем туда.
Магда старалась говорить спокойно:
— Нет.
Охранник нетерпеливо подтолкнул ее.
— Ну, шевелись!
Несмотря на отчаяние и страх, вызванные его мерзким прикосновением, она лихорадочно пыталась что-то придумать. Ей надо было срочно найти достойный ответ, причем такой, чтобы не спровоцировать никаких неприятностей.
— Неужели ты не можешь найти себе девушку, которая с радостью пошла бы с тобой сама? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Солдат растерянно заморгал.
— Конечно, могу.
— Тогда зачем тебе пробовать с той, которая этого не хочет?
— Но ты меня сама потом будешь благодарить, — сказал он, с вожделением глядя на нее.
— Тебе это так необходимо? Я думала, настоящие мужчины умеют владеть собой.
Еще секунду он смог выдержать ее взгляд, потом опустил глаза. Магда не знала, что будет дальше. Она уже готова была к тому, чтобы кричать и отбиваться, если он вдруг силой потащит ее в соседний вагон.
Поезд слегка накренился и начал с громким скрежетом тормозить. Они подъезжали к Кьшпине.
— Уже нет времени, — с досадой сказал конвоир, глядя в окно на приближающийся вокзал. — А жаль.
Потом он выпрямился и большим пальцем указал себе через плечо:
— Я думаю, что по сравнению с ними я просто идеально нежный любовник.
Магда машинально посмотрела в окно и, увидев на платформе четверых солдат в черной форме, почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она много слышала об СС и сразу же поняла, кто дожидается их на перроне.
Карабурн, Турция.
Вторник, 29 апреля.
Время: 18.02
Рыжеволосый стоял на молу и чувствовал, как лучи заходящего солнца мягко согревают его. Тем временем тени от столбов уже вытянулись до самой воды. Вот и Черное море… Глупое название. Оно было прозрачным и синим, похожим на океан. На берегу, возле самой воды, сгрудились двухэтажные домики из глины и кирпича; их черепичные крыши были сейчас цвета расплавленной меди — почти как предзакатное солнце.
Лодку он нашел без труда. Рыбный промысел был основным занятием местных жителей, но рыбаки оставались поразительно бедными, какой бы крупный улов ни приносили их сети. Всю свою жизнь они боролись за самое элементарное.
И на этот раз ему попался не быстроходный океанский катер контрабандиста, а неуклюжая посудина для ловли сардин, сплошь покрытая коркой соли. Конечно, это не совсем то, что ему хотелось бы, но лучшего судна здесь было не найти.
На катере контрабандиста он дошел до Силиври, что в тридцати пяти милях западнее Константинополя… Или нет — теперь его, кажется, называют Стамбул. Рыжеволосый очень кстати вспомнил, что лет десять назад правительство поменяло название. Последнее время ему все чаще приходилось привыкать к новым картам, хотя старые имена так крепко сидели в памяти… Он причалил к пустынному берегу, спрыгнул со своим длинным футляром на сушу, а потом столкнул катер обратно в Мраморное море. Там он проплавает, пока его не заметят рыбаки или какое-нибудь проходящее судно, и тогда правительство затребует его вместе с телом мертвого Карлоса.
