— Не бойся, парень, — сказал Билл Эдмондс, — это электроэнцефалограф. Он не делает больно.
— Электро…
— Мы называем его ЭЭГ для краткости. Я прикреплю к твоей голове пучок проводов, и стрелка в окошечке будет регистрировать волны, исходящие из твоего мозга.
— Как в книжке «Человек с шестью миллионами»?
— Примерно. А ты хотел бы стать Стивом Остеном, когда вырастешь?
— Вовсе нет, — запротестовал Денни. А тем временем сестра прикрепляла электроды к выбритым местам на макушке Денни. — Мой папа говорил, что когда-нибудь у него будет короткое замыкание, и тогда мы все окажемся в чер… в очень трудном положении.
— Бывал я в таком положении, — заметил доктор дружелюбно, — и не один раз. Этот аппарат может поведать нам о многом, Денни.
— Например?
— Например, о том, страдаешь ли ты эпилепсией. Только нужно выяснить…
— Да, я знаю, что такое эпи… лепсия.
— Откуда?
— В нашем детском садике в Вермонте — а я, когда был маленьким, ходил в садик — был один мальчик, так с ним часто приключался родимчик, и тогда говорили это слово.
Эдмондс и сестра обменялись быстрыми смешливыми взглядами.
— Изложено не очень изящно, но правильно. Только, Денни, вместо «родимчик» надо говорить «припадок». А теперь лежи тихо, как мышка.
— О’кей.
— Денни, когда у тебя бывают эти самые… — ну, как ты их там ни назови, — ты, случайно, не видишь перед глазами яркие вспышки?
— Нет.
— И не слышишь никаких звуков: ни колокольчика, ни дверного звонка — ничего?
— Не-е-е.
— А как насчет странных запахов, например, апельсинов, или опилок, или чего-то гнилого?
— Нет, сэр.
— И тебе не хочется плакать перед тем, как потерять сознание, даже если у тебя нет повода для горя?
— Никогда!
— Вот и прекрасно!
— А я болен эпилепсией, доктор Билл?
— Не думаю, Денни. Еще немножко полежи, сейчас закончим.
Минут пять машина гудела и чертила линии, потом доктор Эдмондс выключил ее.
— Вставай, парень, — сказал он отрывисто. — Пусть сестра Салли снимет электроды, а потом выйди в соседнюю комнату, мне нужно поговорить с тобой.
— Ладно.
— А вы, Салли, перед тем как отпустить его, возьмите у него анализы.
Доктор Эдмондс вырвал из аппарата длинный сверток бумаги и вышел в соседнюю комнату, рассматривая его.
— Сейчас я немного уколю тебя в руку, — сказала сестра, когда Денни натянул штаны. — Нужно проверить, нет ли у тебя туберкулеза.
— Меня кололи в садике только в прошлом году.
— Ну, это было давно, ведь ты теперь большой мальчик.
— Ну ладно, — печально вздохнул Денни, протягивая руку для жертвоприношения.
Надев рубашку и башмаки, он прошел в кабинет доктора Эдмондса. Тот сидел на краю стола, болтая ногами.
— Здорово, Денни.
— Привет!
— Ну как рука? — Он кивнул на левую руку Денни, перевязанную бинтом.
— А, ерунда.
— Хорошо. Я просмотрел твою ЭЭГ. На первый взгляд, все в порядке. Только я пошлю его в Денвер своему другу, который специализируется на таких вещах. Мне нужно знать точно.
— Да, сэр.
— А теперь расскажи мне о Тони.
Денни переступил с ноги на ногу.
— Это мой друг-невидимка. Я его выдумал. Для компании, чтобы не скучать.
Эдмондс рассмеялся и положил руку на плечо Денни.
— Это так говорят твои родители. Все, что ты мне расскажешь, останется между нами, парень. Я твой доктор. Скажи мне правду, и я обещаю, что никому не расскажу об этом без твоего согласия.
Денни задумался. Он посмотрел на Эдмондса, а затем, сосредоточившись, постарался уловить мысли доктора или, по крайней мере, цвет его настроения. И внезапно в его голове сложился утешительный образ: картотечный шкаф со многими ящиками, на которых стояли надписи: А-Б-ТАЙНЫ, В-Г-Д-ТАЙНЫ и так далее. Денни почувствовал облегчение.
Он осторожно произнес:
— Я не знаю, кто такой Тони.
— Он твоего возраста?
— Нет, ему лет одиннадцать, а может и больше. Я его никогда не видел вблизи. Возможно, он даже имеет право водить машину.
— Значит, ты видишь его только издали, угу?
— Да, сэр.
— И он всегда появляется перед тем, как ты теряешь сознание?
— Ну, вообще-то я не теряю сознания. Я вроде как ухожу с ним. И он показывает мне вещи.
— Какие?
— Ну… — Денни помялся, но потом рассказал врачу о сундуке с рукописями папы и о том, как папа думал, что сундук был потерян по дороге между Вермонтом и Колорадо. А тот стоял прямо под лестницей.
— И отец нашел его точно там, где об этом сказал тебе Тони?
— Да, только Тони не сказал, а показал мне это место.
— Понимаю. А что Тони показал тебе вчера вечером?
— Не помню, — сразу же ответил Денни.
— Уверен?
— Да, сэр.
— Минуту назад я сказал, что ты запер дверь в ванную. Но это неверно. Дверь запер Тони, так ведь?
— Нет, сэр. Тони не мог запереть дверь. Ведь его нет на самом деле. Он только велел запереть дверь, и я запер ее.
— Правда?
— Конечно. Один раз показал мне аттракционы и зоопарк в Грейт-Баррингтоне. Тони сказал, что папочка собирается повести меня туда на мой день рождения. Так и было, но я уже видел все до поездки.
— Что еще он показывает тебе?
Денни нахмурился:
— Вывески. Все время показывает какие-то дурацкие вывески. Я не могу их прочитать.
— А как ты думаешь — зачем он это делает?
— Не знаю. — У Денни вдруг просветлело лицо. — Но папа и мама учат меня читать, я здорово стараюсь.
— Так теперь ты сможешь прочитать вывеску?
— Да, я хочу научиться читать. И вывески тоже.
— Тебе нравится Тони?
Денни взглянул на мозаичный пол и ничего не ответил.
— Так как, Денни?
— Трудно сказать, — заговорил наконец мальчик, — я привык к нему и надеюсь, что он будет приходить ко мне и показывать что-нибудь хорошее, особенно после того, как папа и мама перестали думать о РАЗВОДЕ. — Взгляд Эдмондса стал пристальнее, но Денни не заметил этого, он уставился в пол, сосредоточившись на своих мыслях. — Только в последнее время Тони показывает мне нехорошие вещи, страшные, какие я видел вчера в ванной. Эти вещи… они делают мне больно, как от укусов ос, они жалят меня от сюда. — Он приложил палец к виску, словно пародируя самоубийство.
— Какие вещи, Денни?
— Не помню! — выкрикнул он в приступе страха. — Я бы сказал вам, если бы мог. Наверно я не могу их припомнить, потому что они настолько плохие, что я не хочу их запоминать. Единственное, что я помню, когда просыпаюсь, это слово ЬТРЕМС.
