– Потерпи, родной, скоро будешь кушать. Совсем немного осталось.
Мрачный взгляд, вновь, пронзил Ивана и он не смог оказать сопротивления, когда губы самопроизвольно открылись и он спросил:
– Кто там? – указывая непослушной рукой на коляску.
Старуха словно бы ожидала такого вопроса. Она вновь взялась за коляску и к ужасу подростка, пошла к нему. Копылов пытался сдвинуться с места, но не мог, приклеенный то ли невидимой силой, то ли страхом. Чем ближе была старуха, тем сильнее Иван понимал, что в коляске точно кто-то лежит и мычит. Старуха вплотную подошла к застывшему подростку, уперлась коляской ему в живот.
– Хочешь посмотреть на моего маленького?
Иван хотел замотать головой, зажмурить глаза, закрыть уши, лишь бы не видеть того, что находится в коляске. Хотел, но не мог, не имея возможности пошевелиться. Старуха положила руку на коляску, взглянула на Копылова и сложила защитный козырек, полностью обнажая люльку. Комок встал посреди горла, когда подросток увидел, кто в коляске.
Там был не младенец, как он думал. В коляске лежал сам Иван: без рук и ног – мычащий обрубок с испуганными глазами. Копылов задергался и вдруг почувствовал, что может двигаться. Он побежал не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого кошмара.
– Осторожно, малыш! – услышал за спиной встревоженный голос.
В эту же секунду по глазам резануло ярким. Раздался визг тормозов. Тело Копылова потряс удар. Сильной рукой отбросил на обочину. Иван потерял сознание.
Он медленно приходил в себя. Голова болела, перед глазами все расплывалось, тело стонало от боли. Иван хотел пошевелить рукой и не смог, как не смог двинуть ногой. Он вообще не чувствовал их. Перед затуманенным взором показалась фигура. Копылов с трудом сфокусировал взгляд. Дернулся, когда понял, что это старуха склонилась над ним. Но вместо злого взгляда он увидел нежный, добрый, так мать смотрит на свое дитя. Иван попытался встать, убежать, но смог только повернуться на бок.
Перед глазами была старая, местами порванная ткань непонятно-грязного цвета. Над головой вдруг поднялся козырек, и мир слегка покачался. Раздался скрип старой детской коляски. Иван открыл рот и… испуганно замычал.
– Потерпи, маленький, скоро будешь кушать. Поспи пока.
– Конечно… Да, я это сказал… Да… Да пойми ты… Что я этим хотел сказать?.. Не надо выдергивать фразы, я не это имел в виду…
Степан остановился на лестничном пролете, между этажами. Зажав телефон плечом, достал сигареты. Сразу закурить не удалось, зажигалка сбивалась, жалкими потугами высекая слабые искры. Наконец, табачный конец сигареты затлел, Ковальчук затянулся.
– Зачем ты мне это говоришь?.. Да, курю… Опять… Вот только не надо это сюда приписывать… – сизый дымок поднялся к потолку, растекся прозрачным туманом. – Я сделал, как ты хотела… Виноват?! В чем?.. Конечно, давай и это сюда припишем, – всплеснул Степан рукой.
Затяжка обожгла язык, он сплюнул на грязный пол, слушая, как на том конце трубки надрывается женский голос.
– А вот это уже к делу не относится, – произнес холодно. – Да, не относится… Лариса… Лариса, послушай… Ты можешь меня хоть немного послушать?! – взорвался он. Заговорил быстро, торопливо, пока она не перебила его: – Полгода назад ты сама не хотела ребенка, а сегодня у твоей мамы заявила, что хочешь двойню… Я буду приписывать твою мать – она мне плешь проела, что хочет внуков…
Ковальчук затушил сигарету о подоконник, щелчком бросил в сторону мусоросборной трубы. Поднялся на пролет, к двери.
– Хватит на меня орать… А вот это уже удар ниже пояса, – глаза сузились, превращаясь в щелки. Он произнес, напоминая: – До меня ты была»«бревном»»…
Ключи вошли в замочную скважину, она несколько раз негромко щелкнула. Потянув ручку, открыл дверь, вошел в квартиру.
– Я хочу детей… Да, от тебя. Вопрос в том, хочешь ли ты?.. Что значит «нет»?! Полчаса назад… Какие, к черту, женские штучки?! Твои перепады настроения… Я не кричу…
Дверь неслышно захлопнулась. Степан стоял в темном коридоре. Справа, в окно кухни заглядывала луна, освещая в углу небольшой стол, придвинутые к нему два стула и невысокую вазу с живыми цветами.
– Лариса, – негромко проговорил он, устало потирая лоб: – ты моя жена и я хочу… Хорошо, ты сегодня не приедешь… Живи у мамы сколько хочешь, но я твой муж и тоже имею право… Что значит»«посмотрим»»? Лариса, что ты… Не надо меня разводом пугать – пуганый уже… Как мои бывшие жены виноваты в твоих проблемах?.. Ах вот так!.. Скажи свое матери, чтобы не вмешивалась в разговор… Буду трогать! Или ты возвращаешься… Алло!
Ковальчук посмотрел на экран телефона, тот высветил время разговора и потух. Степан осторожно закрыл его, внешний дисплей отобразил время: двадцать два часа пятьдесят три минуты, и скоро тоже потемнел. Мужчина посмотрел на небольшую затихшую коробочку в руках, словно видел ее впервые.
– Да пошло оно! – крикнул в сердцах, и бросил телефон об стену.
Не выдержав такой вспышки гнева, тот разлетелся на части: крышка»«раскладушки»» отлетела; монитор треснул; аккумулятор, выбив заднюю панель, забился под подставку для обуви. Степан сбросил куртку в угол, снял ботинки и прошел в кухню. Не зажигая света, налил в чайник воды, поставил его на плиту. На чистом для такого времени года небе, гуляла желтая крупная луна в окружении нескольких звезд. Ковальчук достал из джинс сигареты, быстро раскурил одну. Пальцы подрагивали, он, пытаясь сдержаться, судорожно затягивался. Дым наполнял легкие, заставлял прищуриваться.
Чайник засвистел, выпуская в потолок тонкую струю пара. Мужчина выключил плиту, сдвинул его в сторону. Сделал глубокий затяг, докуривая сигарету до фильтра. Покрутил в пальцах, решая куда выкинуть. Под взгляд попалась форточка; распахнув ее, выбросил нервно смятый окурок. В квартиру ворвался зимний ветер: холодный и бодрящий. Он раскидал клубы дыма, оттесняя их к стенам. Ковальчук вздохнул морозного воздуха, медленно выпуская пар сквозь сжатые зубы. Прижался лбом к холодному, заледеневшему стеклу, потер глаза.
– Устал, – произнес негромко, будто объясняя кому-то свое состояние. Вот только некому было услышать его в двухкомнатной квартире.
Игнорируя горячий чайник, открыл холодильник, достал непочатую бутылку водки, не обратив внимания на лежащее на нижней полке вино. Крышка легко поддалась, будто все это время ждала, когда же он откроет ее. Достав невысокий стакан, Степан налил в него до половины прозрачную жидкость. Тот покрылся легкой испариной. Водка на мгновение обожгла гортань, но потом разлилась теплом по телу. Второй стакан заставил кровь бежать быстрее, в голове появилась ненавязчивая легкость…
