– Я же тебя пристрелить мог! Ты головой думал или чем? – Николай Дмитриевич поставил автомат на предохранитель.
Со всех сторон посыпались обвинения, особенно со стороны женщин. Владимир Сергеевич вновь виновато растянул губы, попытался объяснить свое поведение:
– Я курить вышел, а чтобы свет не включать, взял фонарик с собой. Тут Сашка на кухню спустился и меня как торкнуло. Молодой, ты извини, но не удержался я, – обратился он к Иванченко. – Схватил тряпку какую-то, да надел как платок, а уж воображение и фонарик сыграли свою роль.
Александр зло посмотрел на семейство Плиточкиных, будто обвиняя в своем испуге не только дядю Володю, но и его жену, и Илью. И ничего не говоря, направился к себе в комнату, оттолкнув материнские объятия. Конфликт исчерпал себя с уходом Иванченко, хотя женщины еще поругали мужчину, больше для острастки. Час спустя дом вновь погрузился в благодатный сон.
И все же не спалось, что-то тревожило, но он не мог понять, что именно. Илюха опять сопит, будто ничего не произошло, а он вновь ему завидует. Свет опустившейся луны, проникает в комнату, раскинувшись широкой полосой на полу и подоконнике открытого окна. Ночь свежа, ветер слегка качает верхушки яблонь, головки цветов.
Ваня повернулся на другой бок, полежал, надеясь, что заснет, но скоро понял, что и на этот раз не получится. Лег на спину, положил руки под голову, посмотрел на потолок. Широко зевнул и вконец понял, что сегодня точно не заснет. Тут еще и в туалет захотелось. Копылов выбрался из кровати, нащупал кроссовки, надел и пошел вниз. Ступеньки дубовой лестницы слегка поскрипывали под его ногами… Звук смываемой воды приглушила закрытая дверь. В темном коридоре возник светлый прямоугольник, но уже через пару секунд погас, возвращая дом в сонное состояние.
Подросток постоял, решая, отправится ему вновь в кровать или пойти попить соку. Сок – решил он про себя и, слегка шаркая ногами, направился на кухню… На этот раз холодильник не осветил скрючившуюся фигуру на стуле – здесь он был один. Холодный напиток заставил узкий стакан покрыться испариной. Кадык дернулся в ожидании, когда руку слегка обожгло приятным холодом стекла. Неожиданно стакан в руке дернулся, и остатки сока пролились на футболку. Ваня выругался, поставил стакан на стол, схватил тряпку и попытался оттереть пятно. Он не заметил, как за окном мелькнула темная фигура. Как заглянула в дом. Наклонилась и подобрала фонарик. Заинтересованно покрутила его в руках и направила через окно на подростка. Копылов зажмурился, прикрыл глаза рукой.
– Очень смешно, – проворчал. – Дядя Володя, второй раз уже не страшно.
В окно заглянула голова в платке, убеждая молодого, что его вновь пытаются напугать. Но он не Сашка Иванченко – он не боится. Фигура стояла, не шевелясь, будто всматриваясь в подростка и светила фонариком в лицо.
– Да пошли вы, – показал средний палец, отвернулся к столу, не собираясь участвовать в очередной глупой шутке.
За окном раздался звук, ударивший по нервам: будто кто-то пенопластом провел по стеклу, где-то заорал мартовский кот и дверь несмазанную открыли.
– Ну все, – разозлился Копылов, бросил тряпку и направился к двери.
Однако когда он открыл ее, возле окна никого не оказалось, лишь брошенный фонарик катался из стороны в сторону. Ванька схватил его, посветил в разные стороны, но возле дома он был один. Скрип послышался со стороны огорода, следом раздался звук открываемых ворот. Иван бросился туда и успел увидеть, как фигура выходит на улицу.
– Удрать решили – не выйдет.
Парня обуревала решимость догнать Владимира Сергеевича и сказать ему, что шутки у него не смешные, а истории не страшные. Фонарик освещал дорогу. Луна взирала бесстрашно на то, как Иван Копылов вышел на улицу и устремился за темной фигурой, что неспешно шла в сторону ворот, за которыми начиналась дорога.
Дядя Володя шел чуть прихрамывая, обходя небольшие участки освещенные фонарями. Однако, не смотря на неспешный шаг, Иван не мог догнать его, хотя почти бежал; возле ворот фигура оказалась раньше. Остановилась, будто что-то ожидая, потом слегка приоткрыла их и скользнула в образовавшуюся щель. Копылов ударился о ворота, не сумев вовремя остановиться. Навалившись всем телом распахнул их, посветил фонариком, пытаясь найти Владимира Сергеевича и обнаружил того стоящим возле кромки, что разделяла обочину и асфальтированную дорогу.
Подросток посмотрел по сторонам, справа, вдалеке, маленькими огоньками показались фары приближающейся машины. Иван посветил в спину мужчины и только сейчас заметил, что тот странно одет. Куда-то исчезли шорты и сандалии, их заменили юбка и рванный тулуп с вылезающими из него кусками ваты. На голове был старый платок, больше напоминающий тряпку.
– Дядя Володя? – в голосе послышалась неуверенность и зарождающийся страх.
– Маленький мой, изголодался весь. Сейчас я тебя покормлю. Ты пока поспи, поспи, родной.
– Что? Что вы сейчас сказали? Дядя Володя, это уже ни черта не смешно.
Фигура медленно повернулась к подростку и тот захлебнулся криком. Он не видел лица, его надежно скрывал платок, но испуганным сознанием Иван понимал, что перед ним стоит та самая старуха, а рядом детская коляска, в которой кто-то копошится. Копылову бы убежать, но он будто прирос к земле, не в силах смотреть на живое воплощение не страшной в начале истории и в тоже время не в силах отвести взгляда. Луч фонарика медленно начал подниматься по старушечьему телу, пока не осветил лицо.
Сердце подростка остановилось, когда он встретился с взглядом полным ненависти и с сжатыми в нитку губами. Старуха смотрела на Ивана, а ему хотелось только одно – проснуться. Это ведь не правда, страшные истории не могут оживать, они не должны быть реальностью. Не отрывая взгляда от Копылова, старуха взялась за ручку коляски и принялась медленно покачивать ее.
– Потерпи, родной, скоро будешь кушать, – она говорила тихо, еле различимо, при этом очень нежно, будто с маленьким ребенком. Вновь в коляске кто-то зашевелился, послышалось невнятное мычание. – Да, маленький, кушать будешь. Скоро, – старуха взглянула на подростка, в голосе послышалась угроза: – Очень скоро.
Старуха перестала качать коляску, долгим, пронизывающим взглядом, посмотрела на Копылова. Тот почувствовал как ноги стали деревянными, фонарик в руках стал весить тонну, пришлось его сначала опустить, потом бросить. Тело будто ватным стало, хотелось лечь на асфальт, но мешали одеревеневшие ноги и отяжелевшие руки. Огни фар приближались, водитель явно торопился, хотя сейчас перед ним опасный участок дороги, на котором всего несколько работающих фонарей.
