Мало кто не любил ту старуху, за ее… – Владимир Сергеевич повертел пальцем у виска, – а кто-то боялся. Колька тоже боялся, а оттого люто ненавидел. Пытался ее как-то задеть, подколоть, но только издалека или за спиной. Сейчас я думаю, что он специально так близко проехал, чтобы напугать ее, – замолчал, а потом добавил вмиг севшим голосом: – С тех пор никто не видел Никифорова. Говорят, что совсем спился, да угодил на машине в овраг, но что-то я в это слабо верю. Колька даже пьяным водил жигуль так, как некоторые по-трезвому никогда ездить не будут. Нет, тут что-то не чистое было.
Дядя Вова замолчал. Когда молчание стало слишком долгим, Илья спросил недоуменно:
– И что тут страшного? Пап, ты придумал какую-то историю, которую в детском саду никто не испугается.
Плиточников-старший удивленно посмотрел на сына, хотя в подступившей темноте, трудно было разглядеть его лицо, да и потухший костер не помогал.
– А кто сказал, что я это придумал? – Эту старуху тоже никто больше не видел. Говорят, что она подалась в другую деревню… По-моему, я видел ее в этих краях, – откинул сетку в сторону и исчез в светлом проеме двери, оставив ребят одних в темноте и тишине.
Скоро молчание стало гнетущим, давящим, словно огромный валун разом свалился всем на плечи, грозясь придавить своей массой. Молодежь понимала, что самой историей напугать нельзя, сейчас по телевизору идут фильмы и передачи куда более ужасные… но почему так хочется поскорее вернуться в дом? Ребята искоса поглядывали друг на друга, не решаясь вставать, ведь каждый считал, что первый окажется трусом, поэтому сидели погруженные в темноту и ночные звуки.
– Какая-то не страшная история, – попытался непринужденно произнести Сашка, но голос предательски отдал хрипотцой.
– Ага, – поддакнули остальные, – ничего ужасного.
– Плита, твой отец не умеет…
Что именно не умеет отец Ильи, Иван так и не сказал. Где-то за воротами раздался противный скрип и молодежь испуганно вздрогнула.
– Да ну вас, дураки, – обиделась Лена, встала и быстро пошла к дому.
Иванченко проводил ее взглядом, бросил напряженный взгляд на высокий забор.
– Холодно что-то стало, – поежился, и тоже пошел к теплому и светлому дому.
Илья и Ваня, не сговариваясь, вскочили со своих мест и, стараясь не сорваться на бег, устремились вслед за другом.
Хорошо проводить время на даче, когда вокруг родные и близкие люди. Недалеко от дома выситься лес, в котором так приятно гулять днем, а вечером вдыхать его хвойный аромат. И речка почти рядом, и рыба там водится, на которую так приятно охотится с удочкой. Разве может быть что-то прекрасней, шашлыков над мангалом и жаренных сосисек над костром. Все это радовало Ивана до сегодняшнего дня. Теперь он лежал в своей комнате и сон не шел к нему, будто потерял дорогу. На соседней кровати легко посапывал Илья, раскидавшись на постели и подмяв под себя подушку. Копылов, с завистью поглядывая на друга, и сам пытался несколько раз заснуть, но только промаялся с закрытыми глазами. Наконец, ему надоело просто так валяться, он решил спуститься в кухню, попить сока.
Встал, стараясь не разбудить друга, хотя почему-то именно сейчас ему хотелось, чтобы Плита не спал, а рассказывал очередной анекдот, над которыми они будут смеяться до утра. Или чтобы они играли в карты.
Свет из холодильника осветил кухонный стол, отразился от висящих сковородок и выхватил сжавшуюся на стуле одинокую фигуру. Иван обернулся, дернулся и пачка сока выпала из рук.
– Не шевелись, – прошептали испуганно. Ваня с трудом узнал голос Иванченко.
– Сань, ты чего?
Дрожащий палец указал за спину Копылова:
– Там.
Иван повернулся… и обомлел. В горле встал комок, заставляя парня жадно глотать воздух и пытаться что-то произнести. В небольшое кухонное окно, прикрытое прозрачной занавеской, кто-то заглядывал. Не трудно было разглядеть темное пятно вместо лица, закутанное в платок, тем более что ночной гость подсвечивал себя фонариком, от чего казался еще страшнее и мрачнее.
Неожиданно раздался противный скрип, будто кто-то провел пенопластом по стеклу. У ребят одновременно по спинам пробежал морозящий холод и застрял где-то в пояснице. Словно издеваясь за окном раздался противный смешок, от которого хотелось закричать, но ребята только разевали рты, будто рыбы выброшенные на берег.
– Хотите прокатиться в моей коляске? – приглушенный окном голос, наконец, прорвал застрявший комок в горле и по дому разнесся ребячий крик.
Фигура на улице нервно заметалась. Фонарик в руках запрыгал, упал на землю, закатился под ступеньки, обиженно освещая небольшой кусок дорожки перед домом. Первым на кухню ворвался Николай Дмитриевич: в трусах, с всклокоченными волосами и автоматом в руках. По взглядам ребят он понял, что произошло что-то страшное и, не разбираясь, что именно, направил оружие на окно, за которым угадывалась фигура с высоко поднятыми руками. Секунду спустя на кухне стояли все обитатели дома. Женщины бросились к ребятам. Мужчины схватили все, что могло послужить оружием. Молодежь распласталась вдоль стены, стараясь не мешать взрослым. Не выпуская замерзшую фигуры из поля зрения, Копылов-старший протянул руку к выключателю и на крыльце зажегся мощный фонарь, выхватывая фигуру ночного пришельца.
– Это старуха… Старуха, – испуганно шептали Иван и Саша, губы у ребят тряслись, руки дрожали, даже объятия матерей не могло успокоить это.
– Сейчас проверим, что это за старуха, – зло произнес Николай Дмитриевич, передергивая затвор.
– Это старуха… Старуха.
Остальные ребята были напряжены, ведь все помнили, что рассказывал дядя Володя.
– Наташ, дверь открой.
Женщина распахнула дверь и Копылов-старший медленно вышел на улицу. Его не было несколько секунд, но испуганным ребятам показалось, что прошли часы, прежде чем Николай Дмитриевич вновь вошел в дом. За ним шла старуха. Однако только сейчас молодежь разглядела то, что не смогла в темноте ночи: на старухе был только старый платок, который прятал лицо. Ниже была футболка с коротким рукавом, шорты и сандалии на босу ногу.
– Папа, ты… ты… – Плита не мог найти слов, чтобы выразить негодование, страх и облегчение одновременно. В голову приходил только мат.
Плиточкин-старший снял с головы платок, виновато улыбнулся.
– Я же тебя пристрелить мог! Ты головой думал или чем? – Николай Дмитриевич поставил автомат на предохранитель.
Со всех сторон посыпались обвинения, особенно со стороны женщин. Владимир Сергеевич вновь виновато растянул губы, попытался объяснить свое поведение:
